...

Самолёты не могут не падать. Дети не могут не умирать. Трагедии не могут не случаться.
Только не в этом мире..

---

Восток-Запад

Который раз смотрю этот фильм, и всегда - до слёз. Сколько в нем боли, безысходности и любви. Любви несмотря ни на что и вопреки всему. Да. Этот фильм - сплошная история любви. О трагичной, безнадежной, жертвенной любви. О любви к родине (не к государству, не дай Бог, а именно к родине!), о любви к семье, к женщине, и самое главное, о любви к самой жизни. Там, где жизнь не стоит и рубля, там, где тебя принуждают сдаться, обесцениться, эта любовь пылает ярче всего. Но самая трогательная линия в фильме, самая душевынимательная история - это любовь между героями Сандрин Боннер и Сергея Бодрова мл. История Мари и Саши трогает до глубины и волнует. Они идеально воплотили на экране хрупкие, болезненные отношения между взрослой женщиной и молодым парнем, которые в другое время может быть и не обратили внимание друг на друга, но тут они вцепились в друг дружку. Вцепились, чтобы выжить. Я не знаю другого такого чувственного воплощения. Бодров мл. сыграл очень хорошо, как всегда интуитивно. Этот актер постоянно прятал больше, чем показывал, но делал это так понятно, что его герой, его мотивы, чувства, раны - как на ладони. Его глаза, в каждом кадре говорящие "спаси меня, у меня больше никого".. Это его лучшая роль, я считаю. Он был настоящим драматическим актером. Как жаль...

---

Пришла мама с работы

и рассказывает. Она у меня учитель. И рассказывает, значит. В группе у её коллеги есть девочка. Тихая, невзрачная, обычная. И сегодня после уроков она сидит одна в кабинете и плачет. Куратор к ней подходит и спрашивает, ты чего мол плачешь. И та ей отвечает, что у неё горе, у неё друг повесился.. Ему было семнадцать. Куратор в шоке. Спрашивает, почему она домой не идёт, а сидит тут и плачет. Девочка отвечает, что дома ей нельзя. Плакать. Папа не разрешает. Он, даже когда их с братом бьёт, не разрешает плакать. Терпи, говорит, дрянь.. Куратор спрашивает дальше. А мама что? А мама нас бросила, говорит девочка. Я её видела три месяца назад, говорит. Она только старшую дочь от первого брака любит. А мы ей с братом не нужны, говорит.. Она почти никогда не звонит и не приходит.
У меня шок. Я спрашиваю маму, а куратор то собралась что-нибудь делать? Заявить там куда-нибудь. Не шутки все-таки, а насилие в семье. Мама обещала, что поговорит с куратором (как будто та сама не могла догадаться, что это ненормально!!). Пусть выяснит у девочки поподробнее. Если та сказала сама, значит ей нужна помощь. Значит это сос.
Я балдею от наших. Школ. Колледжей и всего остального. Представила, как в Америке или где-нибудь еще, учителю ребенок говорит, меня бьют дома, и она такая - мм, бедняжка, дверь прикрой, когда из кабинета будешь уходить..
Люди?!
Не факт, что девочка, брошенная матерью, не врёт. Такое случается с надломленными. Но проверить то надо..

---

Фик

Название: Когда выбирать не приходится
Персонажи: много) Торрес, Гризманн, Эрика (девушка Антуана), родители Антуана и даже Бензема (в эпизодической роли)
Рейтинг: неа (ну какой тут может быть рейтинг?))
От автора: писалось с странном меланхоличном, дождливом состоянии) Антуан хороший, правда хороший, но он не для Торреса. И уж точно Торрес не для него.. А, и Антуан и правда надевает трусы с Губкой Бобом на матчи. Как талисман))
Фотки Гризманна, которыми я вдохновлялась:

















Увидеть Париж и умереть – гениально сказано. Крылатая фраза, заставляющая любого француза дуться от гордости и высоко драть нос. Когда маленький Антуан с семьёй впервые очутился в Париже, его нос сам, непроизвольно потянулся вверх, вдыхая шальной парижский ветер и пленительный аромат, доносившийся из многочисленных уютных кофеен. Город кокетливо подмигнул Антуану: «Мон шери», - и пустил стрелу в его пылкое сердечко, и то забилось быстрее, разнылось от любви и сладкой боли. То была любовь с первого взгляда.
Пройдут года, и в один прекрасный день Гризманн осознает вдруг – страшно ясно и неотвратимо – что Париж это фигня, а вы попробуйте увидеть, понюхать Фернандо Торреса и не сдохнуть, вот где высший пилотаж! Попробуйте остаться самим собой, беззаботным и цельным, попробуйте не истечь соками, пока Фернандо ходит, сидит, раздевается рядом с вами. Моется в соседнем отсеке, за перегородкой, о чём-то разглагольствует, смеётся, и Гризманн еле держится на ногах, трёт лицо под струями воды, жмурится сильно-сильно, пытаясь отвлечься от навязчивых картинок в голове, но фантазиям-то не попишешь, в мозгу-то перегородку не поставишь. Антуан видит, рисует себе влажного, обнаженного Торреса, который тщательно намыливает гладкое, натренированное тело, скользит ладонями по плечам, груди, прессу и ниже, ниже… Гризманн рывком опускает руки и резко накрывает растопыренными ладонями пах. В глотке застревает мучительный стон. Голый – пускай и в воображении – Торрес это вам не просто амурная стрела, это целый артобстрел.
- Чего молчишь? – спрашивает Фернандо, стукнув по перегородке. – Согласен? Зададим им жару?
- Я киваю, - сдавленно отзывается Гризманн.

***

Где бы ты ни был, в каком бы клубе ни играл, ты обязан выкроить в плотном расписании денёк и навестить родителей, чтобы отметить с ними свой очередной день рождения. Это семейная традиция, так повелось с самого детства. Мама испечёт вкусный торт и украсит его свечами, которых с каждым годом становится всё больше. На этот раз их – двадцать четыре.
- Красотища! – восторгается Эрика, когда мать Антуана выносит праздничный торт на огромном подносе. Два этажа, глазурь и пляшущие свечи, которые освещают праздничную улыбку матери. Гризманн думает, что он уже, оказывается, такой взрослый, а морщинки у матери уже такие заметные.
- Давайте, помогу, - привстаёт Эрика и расчищает посадочную площадку для именинного лакомства. Торт благополучно приземлятся перед Антуаном.
- Чего такой кислый? – спрашивает отец, строго глядя поверх очков и свечей.
- Не, пап, - Гризманн подпирает ладонью щёку и выдавливает улыбку. – Просто устал немного. - И смешно-жалостливо складывает брови домиком, как привык делать с детства, чтобы умилять окружающих и сбивать их с толку.
- Чего устал? – не отстаёт отец. – У вас теперь есть Торрес, всяко легче. Он – боец, порода.
- Угу, - соглашается Антуан и опускает глаза.
- С ним команда станет лучше. Ты с ним станешь лучше.
«Если не умру раньше от разрыва сердца или не издрочусь в хлам», - тоскливо добавляет про себя Гризманн.
- Да, пап, - кивает он.
Эрика мягко обнимает за шею обеими руками и звонко целует в ухо.
- Загадай желание, любимый.

***

Узнать о возвращении Фернандо было здорово. Здорово и весело. Было какое-то ощущение… праздника. Или как будто тебе дали прогноз отличной, солнечной погоды на месяц вперёд. В самый разгар зимы. Имя Торреса не сходило с уст. Антуан слышал, как знаменитого испанца обсуждают в тренерском штабе, в медицинском крыле, на стоянке и в кафетерии. Все шептались о нём и непременно сияли улыбками. На выезде с базы поклонники экс-капитана Атлетико растянули приветственные, признательные баннеры, и, рассеянно разглядывая их, Гризманн поймал себя на мысли, что… ревнует. Но ревнует не славу, не клуб, не тренера к Торресу, а самого Торреса… к чему и кому угодно. Торреса, с которым Антуан не был даже очно знаком! Но хотелось невыносимо! Подружиться, скорешиться, сблизиться. Поймать в ладони эту яркую, падающую звезду.
И терпеть не было никаких сил.
Когда Гризман праздновал свой гол, праздновал в стиле юного Торреса, жадно выискивая новоприбывшего испанца на трибуне глазами, его сердце дёргалось знакомой, сладкой болью. Той, что со временем лишь слегка притупляется, но остаётся с тобой на всю жизнь.
Пришлось ещё пережить презентацию Фернандо на Кальдероне, наблюдая за ней по телевизору вместе с Эрикой. Дважды. Один раз в прямом эфире, а второй – в ночном повторе. Эрика, правда, второй заход не осилила и уснула на середине, сказав, что это тоже очень романтично, но всё-таки не свадьба Кэтрин и Уильяма, ради которой она проторчала у экрана полночи, попеременно вздыхая и отхлёбывая мартини, и которую готова смотреть бессчетное количество раз. Но так было даже лучше. Антуан мог свободно пялиться на Фернандо, на чьи близкие кадры операторы не скупились, поблёскивать глазами, увлечённо прикусывать кончик языка и хитро щуриться.
Наконец, наступила долгожданная совместная тренировка. Гризманн успел лишь влететь в раздевалку, где уже собралась добрая половина команды и, расправив плечи и вовсю разулыбавшись, направиться прямиком к обласканному за все эти дни Торресу. Нетерпеливо всучить ему свою ладонь и предложить с наскока:
- Если хочешь, зови меня Тони, - чтобы сократить расстояние, которое всё равно сократится, так чего ждать?
И, получив в ответ дружелюбную, располагающую, удивительную улыбку, окончательно растрогаться и полезть обниматься под задорный смех одноклубников.

***

- У вас в Мадриде, наверное, теплее? – спрашивает мать, отпивая чай.
Свечи вынуты и аккуратно сложены на столе.
- Мам, их точно двадцать четыре? – спрашивает Гризманн, почёсывая висок. – Что-то их тут больно много.
Перед ним на тарелке – нетронутый кусок торта, сладкого, выпеченного с огромной заботой и нежностью.
- А двадцать четыре это и не мало, сын, - авторитетно сообщает отец, который никогда ничего не подслащает. – Особенно для футболиста.
- У нас солнце, и вовсю пахнет весной, - с улыбкой говорит Эрика, убирая за ухо прядь волос.
- Положить тебе ещё кусочек, солнышко? – спрашивает мать Антуана.
Девушка машет ладонями, отказываясь.
- У тебя что-то случилось? – задаёт неизбежный вопрос отец обеспокоенным, приглушённым тоном, тоном между-нами-мужчинами.
- Всё хорошо, пап, честно, - Антуан смотрит прямо, не увиливая.
Двадцать четыре – самое время начать умело врать.
- Тогда почему ты не ешь торт? – серьёзно спрашивает отец.
- И, правда, чего это я? – вздыхает Гризманн, раскладывая на коленях салфетку. – Прости, мам. Так красиво, что даже жалко.
И улыбается матери, которая, он знает, гордится им больше, чем кто либо.
- У вас впереди важные матчи, - продолжает отец.
- Все матчи важные, пап. – Антуан режет кусок торта на удобоваримые части.
- Но предстоящие – особенно. Вам надо взять очков по максимуму. – Отец так настойчив, что от зажатой у него в кулаке вилки белеют костяшки пальцев.
Иногда Антуан жалеет, что карьера отца не особо задалась. Тогда бы он не был настолько однозначным и требовательным. Пойди он дальше, заберись выше, то смотрел бы на большой футбол и большие матчи немного под другим углом. Но с другой стороны, именно отец со своими стойкими убеждениями привил Антуану характер, привычку никогда не сдаваться и не искать себе оправданий, а делать всё возможное, чтобы эти самые оправдания тебе не понадобились.
- Слушаюсь, - улыбается Антуан, отправляя в рот кусочек угощения.
- Как считаешь, какие у Симеоне планы на Торреса?
Антуан тщательно жуёт.
- Рискнёт он поставить его в основу на следующий матч Лиги Чемпионов?
Продолжает жевать и пожимает плечами.
Пап, а хочешь рискнуть и узнать, какие у меня были на него планы?
- Это было бы разумно…
Анутан морщит лоб, почти кривляется. Двадцать четыре года – пора бы перестать… идиотничать, как иногда ласково журит его Эрика, но что поделать, если с детства ты привык использовать свою юркость и кипучую энергию, прежде всего, для защиты. Рост и внешние данные Антуана всегда были достаточно скромными, и ему приходилось брать другим: стать на поле пёстрым, изворотливым и резвым, чтобы убежать, добежать и привлечь к себе внимание строптивой футбольной фортуны. Да и просто внимание. Как в том голливдуском фильме про хилого мальчишку, который всегда должен был куда-то бежать. Вроде сначала в никуда, но оказалось, что к счастью. Просто беги, просто дерзай, просто вперёд. Просто будь вездесущим. Да и к тому же, любой ушиб болит меньше, если его активно растереть.
- Жаль, если Симеоне не видит в нём твёрдого игрока основы, - подытоживает отец. - Я хотел бы, чтобы вы с ним плотно сыгрались. Ты c ним уж больно хорош. Почти гений, - скупо, но горделиво улыбается отец.
- Мам?! Что это с таким вкусом? – Антуан безжалостно ковыряет начинку и морщится.
- Марципан? – осторожно уточняет мать.
- Точно, марципан! – восклицает Гризманн и резко откладывает вилку в сторону. Поднимает глаза и мельком касается чужих взглядов. Лица у всех – недоумённые, а у Антуана – серьёзное и недоброе. – Не люблю его. Гадость. Кто вообще его любит? Резиновый какой-то, горький, сырой… - Он брезгливо причмокивает языком. – Или нет? Не горький, а безвкусный какой-то… Жуть. Словно жуёшь кору от дерева. Или картон… Туда же и корица. Ещё одна фишка, которую мне не понять. Некоторые корицу чуть ли не суп кладут, уржаться! Кофе с корицей!! Боже упаси! А пахнет? Как будто демонов из тебя изгонять собралась. Эрика знает, если я почую корицу – взорвусь. Я сразу ей сказал: «Никакой грёбаной корицы в доме!» Если вздумалось отведать корицы, сходи с подружками в кафе. На здоровье! Без меня хоть с ног до головы ей обсыпься! Я хоть и француз, но не гастрономический извращенец…
- Это всего лишь марципан, сын, - одёргивает его отец и смотрит с волнением и упрёком.

***

С Фернандо было легко с самого начала. Легко до головокружения. В один из дней Антуан даже получил штраф за превышение скорости на подъезде к базе, до какой степени торопился на тренировку.
После своего громкого возвращения Торресу не потребовалось отвоёвывать себе место в коллективе, оно словно бы его дожидалось всё это время: лидер, мыслитель, пример. Все тянулись к нему и ждали живого общения с легендой клуба, но Антуан и тут всех обскакал. Для начала, когда Торресам понадобился новый дом в Ла Финке, он через своего агента нашёл подходящий вариант по соседству и сломя голову понёсся предлагать его Фернандо. Получилось. Торрес стал ещё ближе. Так близко, что иногда по ночам, мучаясь от бессонницы, Антуан вставал с кровати, подходил к окну и находил глазами его дом. Второй этаж. Их с Олальей спальня. Полупрозрачные занавески и мягкий, неровный – расплывчатым пятном – свет, какой бывает от ночника. Быть может, Фернандо читает книгу или разговаривает с женой, или успокаивает ребёнка, которому приснился кошмар. Антуан дожидался, пока не погаснет свет, спокойно возвращался к себе в постель, закрывал глаза и проваливался в сон счастливо и безмятежно. Будто засыпал вместе с Фернандо.
Они стали часто ездить на тренировки вместе и, как правило, на машине Торреса, потому что в собственной Антуану ничего другого, как рулить, не оставалось. В чужой же он болтал без умолку, размахивал руками, подпевал радио, шутил, ныл, что хочет кофе прямо-сейчас-немедленно, проверяя границы своего влияния, получал. Делал глоток, делал «аа, вкусно! хочешь?» и, передавая стаканчик, пытался – каждый раз удачно – словить чужие кончики пальцев, пока они не убежали, жадно прижимался ртом к пластику и будто бы ощущал вкус чужих губ и пил его, пил, пил... Смеялся над шутками Торреса, наглел, утыкался лбом ему в плечо и, получив мягкий толчок, послушно отстранялся и замечал довольно и про себя, что кое-кто покраснел. И забывал, глупенький, что краснеть можно не только от волнительного смущения, но и от раздражения.

***

- Марципан, - улыбается ему в губы Эрика. – В следующий раз, когда мы с тобой затеем нашу любимую игру в раба и госпожу, это будет наше стоп-слово.
Антуан тихо, разомлевше посмеивается и гладит девушку по плавному изгибу бёдер. У него закрыты глаза и мурашки вдоль позвоночника, потому что ловкие пальчики Эрики пробираются сзади за пояс джинсов и гладят голую кожу. Два влажных лба упираются друг в друга, носы нежно трутся.
- Ты сегодня плохо себя вёл, - шепчет Эрика. У неё изо рта пахнет апельсинами и мятным чаем. Они уже успели подняться в спальню, нацеловаться и теперь стоят немного уставшие и лениво тискаются. – Кто так разговаривает с родителями? Только плохие мальчики. Придётся тебя наказать. Вот вернёмся домой… Хочешь?
Антуан открывает глаза, и близкий, тёплый взгляд Эрики волшебно мерцает, как бывает всегда, когда она возбуждена.
- Не хочу, - отвечает он шёпотом и задирает её короткое шерстяное платье.
- Почему? – простодушно удивляется Эрика и запрокидывает голову назад, подставляя шею под поцелуи.
Под платьем столько всего интересного: ажурная резинка чулок, гладкая, тонкая ткань трусиков, тёплая кожа бёдер, особенно нежная с внутренней стороны...
- Потому что я хочу кое-что другое…
И замирает бездейственно, прекрасно зная, что понятливая Эрика догадается.
Она медленно поднимает голову и смотрит внимательно и пытливо.
- Опять? – Где-то там, в глубине её родных глаз, сверкает вполне справедливая обида, но Антуан предпочитает её не замечать. Только не сегодня.
- Считай, что это подарок на мой день рождения.
- Мы договаривались, - мягко сопротивляется ему Эрика. – Не чаще, чем раз в полгода. А с января ты просишь об этом уже в третий раз…
- Я знаю.
- И что же?
- Прости, обещаю, что потом долго не буду…
- Как же, - откликается Эрика и выпутывается из объятий. Одёргивает платье, присаживается на постель и упирается ладонями в матрас. Длинно выдыхает.
Антуан даёт ей время, чтобы свыкнуться. Покапризничать и согласиться. Как всегда до этого. Ведь одна из причин, почему они так долго вместе – долго и относительно безоблачно – то, что она не категорична. Если что не так, она побурчит, подуется, но в итоге уступать всегда приходится именно ей. Антуан для этого слишком упрям, слишком раним и слишком по-мужски примитивен.
- Ладно, - тихо говорит она и отворачивается в сторону насуплено.
- Только потом… - выдвигает требование.
- Что угодно потом, - благодарно откликается Антуан, спешит подойти ближе и опускается перед девушкой на колени. Обнимет за ноги, прижимается губами к тонкому нейлону и пытается поймать её взгляд, глядя исподлобья. Она мотает головой, избегая зрительного контакта, но Антуан привязчив и неумолим. Наконец, Эрика сдаётся и опускает глаза. Гризманн встречает её щемяще-виноватой улыбкой.
- Пойду извинюсь перед родителями.
Девушка вздыхает.
- Это единственное правильное, что ты сказал за сегодняшний вечер.

***

В том, что их дни рождения не просто рядышком, а идут друг за другом, Антуану виделся какой-то добрый, таинственный знак. Это приятно теснило, почти роднило.
На свой тридцать первый день рождения Фернандо позвал команду в ресторан. После обеденной тренировки футболисты и кое-кто из тренерского штаба расселись по машинам и отправились праздновать. Как водится, Антуан поехал с Торресом, хотя его собственный автомобиль спокойно дожидался хозяина на парковке. Но, во-первых, Гризманну хотелось в этот день быть поближе к Фернандо: разделять его улыбки, проникаться настроением и где-то даже принимать всеобщую ласку и внимание на свой счёт, потому что меньше, чем через двенадцать часов, он собирался принять эстафету из его рук, а во-вторых, и это была уважительная и корыстная причина, он планировал немного выпить в честь именинника. В честь дорогого, неоценимого именинника.
Фернандо выбрал небольшой, домашний ресторанчик на окраине Махадаонды. Всё было уютно и достойно: мягкие диваны, вежливый персонал, выбор блюд. Гризманну принесли коктейль с ромом, а Фернандо – что-то миксовое с виноградом и дыней. Антуан деловито поспешил поблагодарить официанта от лица обоих и поймал хитрым, лисьим взглядом улыбку Фернандо. Снисходительную и многообещающую, как ему тогда казалось.
Время текло плавно и неторопливо. В бокале медленно таял лёд, за окном таяло солнце. Подступал вечер. Сидевший рядом с Торресом Антуан, развалившись, откинулся на спинку дивана и принялся качать коленом из стороны в сторону, нарочно задевая ногу Фернандо. Иногда Торрес, вовлечённый в разговоры, никак не реагировал на посягательства, и Антуан делал всё возможное, чтобы продлить контакт и сделать его более интимным: слегка тёрся коленом об колено, сползал по сиденью ниже, и тогда колено Торреса касалось его бедра. Всё остальное время Фернандо озадаченно хмурился и тут же убирал ногу, избегая прикосновений. И каждый раз, когда это происходило, Гризманн делал огромный, как его горе, глоток. И очень быстро и основательно набрался. С горя-то.
Большинство народу, распрощавшись, отчалили восвояси, несколько человек болтали на улице, и получилось так, что Фернандо с Антуаном остались в зале одни: ни официантов, ни одноклубников – никого. А Гризманн, чтобы вы знали, давно научился ловить момент. Воспользовшись тем, что их диван стоит в самом тёмном углу зала: рассеянный свет ламп долетал до них тусклым эхом, – Антуан сел ровнее, наклонился к Торресу и выдохнул горячо:
- Знаешь, чтобы я хотел бы… когда-нибудь? Ни за что не догадаешься…
Фернандо слегка развернулся в его сторону и вопросительно, терпеливо кивнул.
- Что?
- Пойти с тобой в кинотеатр на чёрно-белое кино, сесть на последний ряд и посреди фильма сделать тебе минет.
Слова прозвучали так распущенно, так смело и так грязно, что у Антуана самого перехватило дыхание. И он был рад, до идоитского счастлив, что, наконец, сбросил с себя этот груз и швырнул его под ноги Торресу. Теперь следующий шаг был за Фернандо.
Тот слегка развернулся в сторону Гризманна, напряг скулы, побледнел и даже как будто постарел мигом на лет пять, но со всей свойственной ему терпимостью и выдержанностью пошутил тихо, с напряжённой ухмылкой:
- Почему чёрно-белое?
И, развернувшись сильнее, посмотрел Антуану прямо в глаза.
Ох, не надо было этого делать, не надо было!
Гризманн расплылся в честной, пьяной усмешке.
- Я же француз. Мы особенные. Мы едим лягушек, смотрим чёрно-белое кино… и любим как черти… А ты… ты такой чёткий…
И, вцепившись пальцами в плечи Фернандо, приник к его губам. К его сухим, горячим губам.
Прошла секунда, может, меньше, и Гризманна оттолкнули. Ухватили за шею тёплыми ладонями, накрыли бьющуюся отчаянно жилку, тряхнули аккуратно и спросили ошарашено, обдав тёплым, порывистым дыханием:
- Ебанулся?
- Давно, - честно признался Антуан, жадно поглаживая чужие пальцы. – А ты как будто не видишь, что я с ума схожу… Висну на тебе как девчонка…
- Да ты на всех виснешь, - ответил Торрес, убирая руки. – И что с того?
- Это отвлекающий манёвр, - пояснил Гризманн. – Виснуть я хочу только на тебе!
И с мольбой в пьяных глазах снова потянулся к Фернандо, пытаясь схватить его за грудки, но тот поставил блок: один, второй, третий. Со стороны всё смахивало на отработку приёмов рукопашного боя, на их обычную, дружескую возню на тренировке.
- Да хватит! – Не выдержал Торрес, поймал запястья Антуана и завалил его на диван. Прижал руки к кожаной обивке, навис сверху. – Если замолчишь прямо сейчас, я обещаю всё забыть и не вспоминать.
- Ты голден бой, меня тоже так называют, ты знал? - Не унимался Антуан, краснел, пыхтел, пытаясь достучаться до Торреса, прорваться сквозь всего его заслоны, нёс какую-то фантастическую чушь. – Ты мой герой! Я постоянно дрочу на тебя! Ты мне снишься! Я хочу облизать тебя! Всего!
- Хватит, я сказал! – рявкнул Фернандо, тряхнув чёлкой и окатив суровым взглядом. Вся его обворожительность и учтивость резко испарилась, оставив вместо себя жёсткую собранность и броскую взрослость.
Подействовало мигом. Антуан захлопнул рот, обмяк, присмирел и даже как будто протрезвел.
- Успокоился? – спросил его Торрес строгим, но не злым голосом, хмуро вглядываясь в лицо. – Можно отпустить?
- Пожалуйста, - заторможено отозвался Гризманн, и, получив свободу, пристыжено, молча сел. Опустил голову, потёр запястья, сглотнул.
Минуло несколько долгих, неловких минут.
- С днём рождения меня, – сказал, наконец, Фернандо и поднялся. – Пошли, я отвезу тебя домой.

***

Антуан знает, на Бензема можно рассчитывать всегда. Позвони ему, предложи потусоваться и единственный ответ, который ты получишь, будет: «Спрашиваешь?!». Что ни случись, француз всегда поддержит француза в его красивом, драматичном загуле.
- Что сказала твоя девушка? Как отпустила? – интересуется Карим, наполняя бокалы самым дорогим шампанским.
- У неё не было выбора, - отзывается Антуан.
- Правильно, никогда не оставляй им выбора, - учит старший товарищ по сборной, передаёт бокал и машет своим в сторону барной стойки. – Гляди-ка, ты ей понравился. Какая волчица!
Антуан полулежит в плюшевом кресле, равнодушный к взглядам всем хищниц в округе. Он тут не за этим. Он ищет то, что хоть немного поможет ему утешиться и забыться. Когда не получилось с Парижем, Антуан обрёл себя в Испании, месте, совсем не похожем на его родные края. Если не получается с Торресом…
Гризманн примечает его сразу, как только он появляется в зале. Парень нетороплив и спокоен, невозмутимо пробирается к бару, и глаз на нём отдыхает, расслабляется. Никаких тебе веснушек, светлых волос и запоминающихся улыбок, парень, судя по всему, скупой на эмоции, самоуверенно-наглый, у него короткие, стоячие, похожие на шерсть дикого животного волосы, а ещё он – чёрный.
Антуан наблюдает за ним, приободрившись, как он заказывает и закидывает в себя водку и жестом из двух прищёлкивающих пальцем просит повторить. И пока услужливый бармен исполняет пожелание, парень обводит оценивающим, звериным взглядом публику, на ходу отсеивая каждого первого, пока не упирается в Антуана, который приоткрывает рот и смело смотрит в ответ.
Туалетные кабинки выкрашены в тёмный, и в приглушённом свете, когда парень накрывает на стене ладонью руку Антуана, тому кажется, что его трогает тень.
- Какая симпатичная задница, - шепчут на ухо Гризманну и гладят, мнут его через джинсы. – Кто посмеет отказать такой сладкой заднице?
«Задница посимпатичнее», - мысленно отвечает Антуан.
В нос бьёт слишком терпкий запах одеколона, чужие, неробкие пальцы теребят пряжку ремня, и Гризманн лезет помочь, пока сам не передумал. С января он занимался подобным уже дважды, дважды давал себя оттрахать, и каждый раз было ни хорошо, ни плохо, было просто… нужно. Чтобы быстро, жёстко, до основания. Безмолвно, и только ритмичное, тяжёлое дыхание в затылок. Но почему-то сегодня сомнений в Антуане больше, чем до этого. А сомнениям всегда надо сворачивать шею, как только они появились на свет. Сворачивать безжалостно. Сомнения это всегда шаг назад, а это не для Антуана. Поэтому он сильно зажмуривается, расторопно стаскивает джинсы и слышит одобрительный, короткий хрип сзади.
- О ком бы ты сейчас ни думал, скоро ты о нём забудешь, - твёрдо обещают ему. Раздаётся соответствующий шорох одежды, звук рвущегося бумажного пакетика, и к Антуану прижимается большое, сильное тело. – Ну что, задать тебе жару?
Гризманну становится почти смешно. А потом – почти больно. И полно. И туго. И в следующие десять минут ощущения в нём смешиваются, путаются, но не заполняют пустоты, а лишь барахтаются внутри лишним, ненужным мусором. В такт быстрым, мощным толчкам.

***

Бензема молчит практически всю дорогу. Иногда кидает взгляды в сторону Гризманна, который мотыляет головой по подголовнику и теребит молнию на куртке. То расстёгивает её наполовину, то застёгивает. По-взрослому задумчивый, не по-детски расстроенный. Наконец, Антуан и сам понимает, что затянувшееся молчание противоестественно, и спрашивает:
- Ты давно был в Париже?
- Нет. Совсем недавно.
- И как там?
- Ты что забыл? – улыбается Карим, косясь в сторону Гризманна.
- Париж всегда разный. Отец так говорит.
- Ай, не болтай, - отмахивается Бензема. – Париж всегда одинаковый, дело в тебе самом. В зависимости от своего состояния ты видишь в нём либо одно, либо другое.
- И что видишь ты? – усмехается Антуан.
- Пигаль,* - прямо отвечает Карим. - Всегда Пигаль.
- Честно, - с улыбкой восхищается Гризманн.
- А то! Пигаль вообще самое честное место в Париже.
И, пролетев на пустынном перекрёстке на красный, продолжает:
– Не знаю, что там говорит твой отец, но сейчас лучше послушай меня, Анутан. Езжай в Париж. Правда, езжай. Возьми свою девушку и вперёд. Я же вижу…
- Что? – внимательно спрашивает Гризманн, глядя на приятеля. Он привык прислушиваться к Кариму, которого, несмотря на всю его репутацию, привык считать умным и заботливым. А его советы - деликатными и своевременными.
- Что ты в эмоциональной жопе, вот что! – Заключает деликатный Бензема и тяжёлой ладонью, по-доброму взъерошивает волосы Гризманна.

***

Антуан раздевается, бросая куртку на пол, обхватывает ладонями морду встречающей его собаки, теребит до радостного рычания и проходит внутрь в просторную гостиную.
В комнате горит камин. Эрика сидит с ногами на диване и читает книгу. На вошедшего Гриманна они лишь вскидывает взгляд, тихо вздыхает и возвращается к чтению. На девушке свитер Антуана, который он привёз с собой давным-давно из Франции, из дома, из юности и держит как талисман. На счастье.
Антуан присаживается рядом и гладит Эрику по голой ноге, спускается на ступню, запрятанную в шерстяной носок.
- Смешные, - усмехается он.
- Что? – удивленно, но всё еще обижено-скупо, интересуется девушка, по-прежнему уткнувшись в книгу.
- Носки, - отвечает Анутан. Носки и правда смешные. Трогательно зелёные, пушистые. – Дашь поносить?
- Тебе мало трусов с Губкой Бобом? – Заметно сдерживает улыбку девушка.
- Представляешь, какой будет комплект?
Эрика откладывает книгу в сторону и строго смотрит на Гризманна.
- Ни и как? Нагулялся?
Антуан делает жалостливые глаза.
- Прости.
Конечно, девушке невдомёк, что творит Антуан во время своих загулов. У них уговор – никаких вопросов. Гризманн регулярно зависает в клубах в одиночку или с друзьями, и Эрике приходится с этим мириться, хоть она и сторговалась с ним до одного загула раз в полгода. Не считая этой… горячей зимы. Чтобы особенно ценить дом, иногда надо потеряться - правило, выдуманное Антуаном в самом начале их отношений и за которое ему сейчас стыдно. Стыдно перед Эрикой и даже перед собственной собакой стыдно.
- Не прощу.
- Больше никогда, - говорит Гризманн и сам себе удивляется, насколько он честен, насколько сам себе верит.
- Это что-то новенькое.
- Да. Познакомься. Перед тобой новый Антуан. Преданный и домашний.
И после этих слов к ним на диван запрыгивает, словно живой пример, их питомец и пытается протиснуться куда-нибудь в середину.
- Вот такой! – Гризманн подхватывает собаку на руки, поднимает и прижимает к себе, улыбается. Оба, пёс и Антуан, восторженно смотрят на Эрику. – Нравится тебе такой я?
- Дурачок, - оттаивает Эрика. На её губах расцветает улыбка.
- Согласен, - серьёзно говорит Антуан и, отпустив пса, нагибается и льнёт к девушке. Беззащитно утыкается носом ей в грудь, в тёплый, уютный мохер. – Я – дурачок. – Подтверждает заглушенным голосом.
Собака, приревновав, изо всех сил требует внимания и ласки и с ворчливым пыхтением лезет под Антуана. Довольно устраивается между хозяев и замирает.
Эрика снова вздыхает, но как-то любовно, нежно, и кладёт ладонь на затылок Гризманна.
- Заварить тебе чай? – спрашивает.
- Угу. – Кивает Антуан.
А в Париж они точно полетят. Да хоть завтра соберутся и полетят. А Торрес… Ну а что Торрес? Была бы воля Анутана, он бы, не задумываясь, променял Париж со всеми его замками и Луврами, с его Эльфиевой башней и Дисней Лэндом, с его кабаками и набережными, с его проститутками и иммигрантами на один настоящий поцелуй от Торреса. Такой, чтобы внутренности горели и плавились, чтобы чужие пальцы на шее, чтобы распахнуть глаза на секунду и поймать жадным взглядом его ресницы, чтобы неосмотрительно грубо с его вечной ранкой на нижней губе, и чтобы жизнь вдруг с ног на голову…
Но иногда выбирать не приходится.

***

Торрес паркуется возле своих ворот и говорит:
- Просыпайся, приехали.
И отстёгивает ремень Антуана.
Тот открывает глаза. В лобовом стекле красуется полная луна и серебрятся звёзды. Гризманн вздыхает и послушно вылезает вслед за Торресом. Алкоголь выветрился, и внутри тлеет какое-то неловкое чувство, очень похожее на раскаяние. И вроде бы тянет извиниться, но, с другой стороны, Фернандо ведёт себя как обычно и будто не ждёт никаких извинений. Поэтому Антуан решает больше не брать на себя инициативу, что касаемо Торреса, нигде кроме как на поле. Потому что на поле легче, потому что там, по крайней мере, они оба хотят одного и того же.
Гризманн тянет руку попрощаться. Фернандо даёт свою и, уверенно крепко сжав ладонь Антуанна, с тихим смешком притягивает его к себе. Обнимает за плечи и ведёт к дому.
Гризманн пока ничего не понимает, но послушно ведётся. Открывает калитку и смотрит на Фернандо.
- Ты же не тут живёшь, - сообщает истину. – К сожалению. – Усмехается хитро. И получает лёгкий подзатыльник.
На лужайке перед домом работают дождеватели. Мерный шелест воды мешается с тихим гудением фонарей вдоль дороги, с ветром в ночных кронах.
Торрес, как будто так и надо, идёт к дому Антуана, останавливается у крыльца и садится на ступеньки. Удивлённому Гризманну ничего не остаётся, как устроиться рядом.
Наступает молчание.
- Прошло почти три месяца, - ровно, спокойно говорит, наконец, Фернандо, сцепив и сложив на коленях руки.
Антуан смотрит на Торреса, на его какой-то… задумчивый профиль. Хотя до сегодняшнего дня Гризманн не мог представить себе задумчивого профиля, но Фернандо легко меняет твои представления. Обо всём.
-… а мне до сих пор страшно. – Заканчивает свою мысль Фернандо. Говорит обыденно, без внутреннего надрыва, как можно было бы подумать, лишь немного грустно-иронично. И Антуану почти неловко от незаслуженной им откровенности.
- Почему? – спрашивает он.
Торрес пожимает плечами.
- Тут много всего. Вокруг всё такое родное, дорогое и одновременно хрупкое. Я как будто канатоходец, и на меня все смотрят.
- Конечно! Тебя же все любят, - по-простому удивляется Гризманн. – Я редко такое встречал... Чтобы так сильно.
Фернандо улыбается.
- Вот именно, иногда даже слишком, - вздыхает он. – Поэтому я кое-что скажу тебе, Антуан, и скажу один только раз, – уже серьёзно говорит Торрес, поворачивает голову и смотрит в упор. – Я очень ценю тебя. Ты классный игрок, великолепный партнёр на поле, хороший друг, но, пожалуйста,… не раскачивай канат. Я тебе не разрешаю. Мне от этого только... сложнее.
- Я… я… - только и мямлит Гризманн и, кажется, впервые в жизни краснеет.
- Я знаю. – Только и говорит Торрес.
Антуану становится совсем неловко. Он носился со своими чувствами, как восторженный идиот, к месту и не к месту, и Фернандо терпел всё это. Все его виляния хвостом, поскуливания, заигрывания… Да что там!? Гризманн чуть ногу его не трахал, как озабоченный кобель! Вежливый Торрес терпел и это. Как будто ему было мало, с чем справляться и мириться. Стыд, позор и малодушие. Вот что это такое.
Проходит ещё немного времени в молчании. Гризманн вздыхает и украдкой косится на Торреса, который смотрит на циферблат наручных часов и, включив подсветку, заявляет довольно:
- Ну вот. – Улыбается он в сторону Антуана. – Двенадцать ноль две. С днём рождения, Тони.
И мягко, ласково толкает его плечом.
- Уже? – удивляется Гризманн.
- Да. Не успеешь опомниться, а тебе уже тридцать один. Мне пора.
- Я ничего тебе не подарил, - вспоминает вдруг Антуан, когда Фернандо встаёт со ступенек и отряхивает джинсы.
- Ещё обязательно подаришь. Я жду от тебя голов и пасов, - усмехается Торрес и идёт к воротам. – Чего молчишь? Согласен?
- Я киваю, - отвечает Гризманн, наблюдая за тем, как фигура Фернандо постепенно растворяется в темноте.

* Пигаль - квартал красных фонарей в Париже

@темы: фик

---

Роберт и Жерар

Любите ли вы молодого Де Ниро так же как я? Думаю, что нет..

p.s. Играй они вместе сейчас в таком виде, их бы непременно слэшили

---

Как преодолеть муки творчества

Как мозг подавляет наши идеи и как это предотвратить

Делимся с вами историей Кортни Сейтер (Courtney Seiter). В первую очередь данный пост будет полезен пишущим людям: журналистам, копирайтерам и т. д. Однако он будет интересен и любому человеку, у которого есть творческое хобби.

В моей голове множество идей. И по большей части именно там они и остаются.

В моей голове. Там, где другие люди не могут увидеть их, не могут познакомиться с ними и не могут как-то на них повлиять. Где они находятся в безопасности. Где никто не сможет подвергнуть их критике.

Я создала кое-что. Конечно, некоторые могут сказать, что я проделала большую работу. Но это только потому, что они не знают, чего я не сделала. Например, этот пост был в моей голове целый месяц: я обдумывала, ждала и придиралась ко всяким мелочам.

Самые опасные, самые прорывные идеи легче всего похоронить в своей голове. Но это неправильно. Их нужно удерживать, фиксировать, как экспонаты в музее. Они должны быть везде: во всех ваших гаджетах, в записных книжках, да и просто в бумажках, которые всегда разбросаны на вашем рабочем столе.

И пока я чувствовала себя креативной, упиваясь своими идеями, они умирали одинокой смертью, потому что я ничего не делала с ними. У них не было шанса привнести в мир что-то новое. Повлиять на кого-то. Кого-то зажечь.

Я проигрывала. Я не заставляла себя копать глубже и не усложняла себе задачу. Я многое потеряла: у меня не было обратной связи, я не услышала критику. Я упустила этот шанс — открыть для себя что-то новое, возможно, даже открыть что-то новое в самой себе.

Я остановилась прежде, чем смогла начать.
Это была не самая лучшая жизнь, которую я могла дать своим идеям и себе самой.

Поэтому я решила всё изменить. Я решила избавиться от всего, что мешает мне претворять в жизнь собственные идеи. Я составила для себя список самых распространённых вещей, которые мешают воплотить мои идеи. И сегодня я хочу поделиться им с вами.

Ощущение незаконченности
Самое главное, что удерживает нас от немедленного претворения нашей идеи в жизнь, — это ощущение, что ещё чего-то не хватает. Не совсем ясно, как реализовать эту идею, или мы нуждаемся в каких-либо примерах.

Мой бывший редактор называл это «проблески» — искра идеи, когда вы чувствуете, что вы на пороге чего-то важного. Иногда вам требуется время, чтобы сформировать из этого проблеска полноценную идею, а иногда вам необходимо объединить несколько подобных проблесков в одну идею.

Главное в том, что подобные проблески нуждаются в вашей помощи. На стадии своего развития идеи кажутся такими беспомощными и неполными, что нам бывает довольно сложно донести их до других людей. Что, если вашу идею неправильно поймут или она окажется совсем безнадёжной?

Как это исправить: это может показаться парадоксальным, но такое зачаточное состояние идеи как раз самое подходящее. Это самое время для того, чтобы проверить вашу идею. Например, напишите о ней пост в социальных сетях. А если будет критика, то это не страшно, наоборот, это поможет вам найти слабые места или отпустить данную идею, если почувствуете, что она безнадёжна, и повернуть в другом направлении.

Потому что это так сложно
Хотя я писала большую часть своей жизни, это никогда не давалось мне легко. Иногда необходимые слова словно сами находятся, но чаще всего нужные мысли приходится в прямом смысле вымучивать.

Иногда я совсем не хочу этой борьбы. Иногда я хочу просто лежать и смотреть сериал.

Я ненавижу писать. Я люблю, когда уже всё написано.
Дороти Паркер
Как справиться с этим: самое лучшее решение — просто начать. Неважно где, неважно, в каком месте, главное — просто начните. После того как я записываю заголовок, какие-то наброски или даже просто первую фразу, процесс идёт легче. Ещё вы можете поступить так: поставить себе цель — 20 минут посвятить исключительно тексту и ничему больше. Как правило, такая концентрация играет вам на руку, и творческий процесс начнёт протекать гораздо быстрее.

Потому что мы слишком много времени уделяем чужим идеям
Я всегда любила читать. И сейчас продолжаю много читать, в этом мне помогает электронная книга. Также я читаю Twitter, RSS-ленты и печатные газеты.

Когда я читаю хороший материал, это делает меня счастливой.

Но если буду неосторожной, полученный материал может сковывать меня: мне будет казаться, что все идеи уже давно известны, а всё хорошее, что можно было бы написать, уже написали. Это похоже на синдром самозванца.

Как справиться с этим: мы всегда должны читать и знакомиться с выдающимися работами других людей. Но мы также должны создавать своё, пусть иногда даже и на базе того, что было создано кем-то другим. Каждый из нас должен быть ответственным и должен пытаться найти оптимальный баланс между своим и чужим творчеством. Пусть оно вдохновляет вас, а не заставляет вас чувствовать себя бездарностью. В конце концов, всё — ремикс.

Потому что мы слишком заняты другими делами
Прямо сейчас, когда я печатаю эту фразу, я осознаю, какое же это на самом деле жалкое оправдание. Несомненно, у вас, как и у любого другого человека, есть куча дел на работе и дома. Но мы всегда так или иначе найдём время на важное для нас дело. Мы можем пораньше проснуться или лечь спать позже. Мы можем выключить телевизор и перестать бездарно тратить своё время.

У всех у нас одинаковое количество часов в сутках, и только в наших силах распределить их правильно — так, чтобы мы могли заниматься делом, которое поможет нам достичь наших целей.

Как справиться с этим: сперва я проверяю свой список задач и выясняю, когда я смогу писать. Не стоит ли эта задача в разряде самых низкоприоритетных? Очень часто график бывает настолько плотным, что повседневные дела и рабочие вопросы буквально блокируют творческий процесс. Я могу писать в выходные или по утрам, прежде чем проверю электронную почту.

Если оказывается, что я на самом деле слишком занята, чтобы претворить свою идею в жизнь, то нет ничего страшного в том, если я отдам её кому-нибудь другому. В конечном итоге иногда следует думать не только о себе, но и об идее, которая может пропасть просто так.

Потому что мы отвлекаемся
С того момента, как я решила написать эту статью, и до того момента, как я её действительно написала, произошло следующее: я погуляла с собакой, позавтракала, подумала о том, какой бы такой новый ковёр мне прикупить, проверила Twitter и прочитала две статьи. И это не какой-то антипродуктивный день, когда бы моя сосредоточенность была на нуле — это мой обычный день.

Мы всегда будем отвлекаться. Это константа мира, в котором мы живём.

Как справиться с этим: я экспериментировала с большим количеством идей и в конечном итоге пришла к выводу, что человеку необходимы дедлайны (поставленные кем-то или поставленные самостоятельно), вот тогда он будет заниматься делом гораздо сосредоточеннее.

Я также пытаюсь понять разницу между продуктивным отвлечением (примером может служить прогулка с собакой — это действие часто приводит к новым идеям и мыслям) и непроизвольным отвлечением (постоянный, часто весьма ненужный и контрпродуктивный мониторинг Twitter и Facebook).

Потому что мы боимся
Наконец-то мы подошли к большой и важной проблеме, которая часто является основой для всех других.

Самая главная причина, по которой мои идеи живут только в моей голове, а не во внешнем мире, — я боюсь. Боюсь, что они недостаточны хороши. Боюсь, что они совсем не новы. Боюсь, что они не уникальны.

Довольно странно, но многим людям легче совсем отказаться от идеи, похоронить её навсегда, чем принять тот факт, что идея может провалиться и не принести желаемого результата.

Задумайтесь на минутку: если бы к каждому делу в жизни мы подходили бы с подобным настроем, то мы бы никогда и ничего не начали бы и сколько бы всего просто-напросто упустили. Риск — именно то, что делает нашу жизнь интересной.

К счастью, в наше время необязательно реализовывать свою идею исключительно самостоятельно — можно работать в команде. Командная работа — это отличный способ постоянно получать обратную связь, взглянуть на свою задумку чужими глазами и узнать мнение других людей. Если у вас нет возможности работать в команде, то постарайтесь просто найти компетентного в данной области человека, к которому вы бы могли обращаться за советами.

Как с этим справиться: конечно, очень сложно вывести готовый алгоритм, но я пытаюсь, и данный пост — одна из таких попыток. Вот какие правила мне удалось вывести на данный момент:

• Не занимайте какую-то одну творческую нишу, занимайтесь творчеством в целом. Мой дом сейчас, например, усеян изрисованными листами бумаги, хотя рисую я неважно. Но это нормально. Поставьте себе цель — тратить как можно больше времени на творчество, если даже всё и не сразу пойдёт так, как вам этого хочется.
• Делитесь своим творчеством с другими. Раньше бы я ни за что не нажала кнопку «Опубликовать». А теперь вы читаете этот пост. Показывайте своё творчество людям, начните с того, что попросите членов семьи оценить вашу работу, а дальше всё пойдёт намного легче.
• Пусть у вас будет время чисто для мыслей. Когда ваша голова будет свободна от дел и забот. Именно в такие моменты к нам приходят лучшие идеи. Гуляйте с собакой, катайтесь на велосипеде, просто бродите в одиночку.
• Разрешите себе просить помощи у других. В этом нет ничего стыдного, но я, как и большинство людей, очень долго к этому шла. Когда вы открыты для других, вы постоянно получаете обратную связь и можете совершенствовать свои навыки.

Конечно, зона комфорта — это замечательное место, но если вы действительно хотите создать что-то захватывающее, надо вам из этой самой зоны почаще выходить.

Я надеюсь, что этот пост хотя бы немного подтолкнул вас к тому, чтобы претворить свои идеи в жизнь.

---

СерНандо, говорите?

апд:

рука


футбольные девочки из моих пч, а не встречали ли вы фики по этой парочке? Если да, то дайте наводку, пожалуйста. а.



кто-то кого-то завалит после


да точно завалит


если уже не до Больно стеснительно сытый Рон и нагловатый Серхио

запись создана: 03.10.2015 в 00:09

@темы: упорос в одиночку

---

Новая Рианна

прекрасна


Download Rihanna As Real As You And Me for free from pleer.com

---

Сходила

посмотрела Эверест. Впечатлилась. Всплакнула. Ни разу не пожалела, что я не альпинист.

А еще Джейк Джилленхол. Не главная, но заметная роль. У него с горами вообще отношения сложные. Горбатыми и не очень.

Когда он в кадре, оператор часто берёт близко, потому что глаза..



И даже тут глаза, хотя и не видно)

---

Все так

тащатся по Агентам А.Н.К.Л. Уже тонны фиков, артов)) А я даже не смотрела. Как дура)

А вообще.. Скоро октябрь. Уже поспели тыквы. Люблю есть запечённые тыквы. С апельсином и мёдом

---

)))))

Многие поймут)))

---

Неужели будет?

Правительство намерено повысить пенсионный возраст уже в 2016 году.
Новый возраст 65 лет.

славься, Россия. А какая у нас средняя продолжительность жизни? Случайно не 66?

---

Про Торреса и Поли

Ничего не писала сотню лет. А тут гифочка приятная попалась.. Драбблик. Мало. Хуёво.

Кого ты обманываешь, Фернандо Хосе Торрес Санс?

Ты сидишь на этой грустно-трогательной церемонии и думаешь сразу о многих вещах. О Рауле, который отныне идёт другой дорогой, о собственных близких и далёких целях, о наступающей осени и предстоящей жаркой футбольной поре, об уважении, преданности, судьбе и о том, что свобода выбора это, всего-навсего, иллюзия, - путь всегда один, и каждый пройдёт его от начала и до конца, и от том, что тебе с твоим, что ни говори, свезло. О полсотне воздушных шаров, которые ты обязательно купишь сегодня и порадуешь ими своих детей, запустив их вместе с ними в небо. Просто так, без повода. О солнце, смехе, холодном лимонаде, о тёплой коже, о его губах, о серьёзном шёпоте…

Об Андреа…

Стоп. А он тут откуда? В твоих благочестивых мыслях со своей невозможной, возмутительной эротичностью.

Улыбается. Сегодня совсем уж неприлично красив и странно задумчив, а тебе только дай поговорить. Например, о рок-группах. Ты его ведёшь, просвещаешь, хотя он и без тебя немало знает, но всё-таки ты – больше. В чём-то вы сумасшедше похожи, а в чём-то не совпадаете. Андреа, например, больше любит английский рок, а ты – американский. В английской музыке, говорит Андреа, больше правды жизни, она хоть и мутная, но зато честная, какая-то чистая и очищающая. Его голос звучит мягко, но упрямо, особенно, когда он помогает себе жестикуляцией: крутит кистью, прищёлкивает пальцами. В раздевалке кроме вас никого, и ведь не сказать больно, что вы – копуши, просто так… вышло. Уже не в первый раз.

Вы держитесь рядом. Точнее, ты стоишь рядом, пока он готовится раздеваться. Он уже расшнуровал и стащил бутсы, встал со скамьи: футболка, шорты, гетры, - и ты увлечённо ждёшь, что дальше. Не в смысле, что там дальше… с одеждой, а в смысле, с музыкой что дальше. Ведь так? Тебе нравится с ним говорить, мягко спорить, выяснять вкусы, подмечать детали. Например, сегодня ты заметил, что он слегка осветлил некоторые пряди, и ему идёт.

Ты стоишь рядом, скрестив ноги и уперев один мысок бутсы в пол. Одну руку ты выбросил в сторону и держишься ею за перегородку. Что ты забыл тут, кстати, когда тебе самому уже давно пора переодеваться и спокойно ехать домой? Ах, да, музыка же, рок...

«Не убедил», - дразнишь его с улыбкой, слегка подавшись в его сторону.

Рядом с ним, между прочим, улыбается легко и часто.

Андреа проводит длинным, отчаянно смелым взглядом по твоему лицу, поспешно отворачивается, и стягивает, наконец, свою футболку. Ты чуешь его запах: пот, одеколон, спортивная мазь. Разглядываешь его. Ещё не нагло, но уже далеко не равнодушно. Андреа коротко пожимает голыми плечами, мол, нравится мне английский рок, хоть убей, бросает грязную футболку на скамью, поворачивается обратно и, пока ты недоверчиво и как-то заторможенно морщишь нос, вздыхает и целует тебя. Вот просто берёт и целует. Накрывает губами губы, положив ладонь на шею, тянется к тебе. Прихватывает нежно верхнюю губу, касается кончиком языка, ласкает нижнюю, тепло и влажно, и стремится углубить поцелуй… Ты кладёшь ладони ему на плечи и обрываешь ласку. Вежливо и аккуратно. Не отталкивая, а отстраняясь сам. Смотришь внимательно-серьёзно на приоткрытые губы, расширенные от возбуждения зрачки, ресницы, порхающие быстро, будто в оправдание.

«Предупреждать же надо», - коришь со смущённой улыбкой.

«Я уже давно… предупреждаю», - тихо говорит Андреа. – «Без слов предупреждаю… Но, если ты против…», - нахмурившись и уже как будто с лёгкой, недопонимающей досадой. – «Прости…»

Ты открываешь рот, чтобы сказать что-нибудь, и… кого ты обманываешь? Ты не то, что против, ты сам об этом не раз думал.

Ты просто растерялся.

«Я просто растерялся», - говоришь всё же и смотришь, затаив дыхание. На полуголого Андреа, на его яркие губы…

Ты мечтал об этих губах. Чтобы провести по ним большим пальцем. Вот та-ак… Поперёк. Спрыгнуть подушечкой с верхней губы на нижнюю. Спуститься на подбородок, колючий, и сразу в ярёмную впадинку, где скопился пот. Костяшками пальцев легко и невесомо повести по груди, вздымающейся и опадающей неровно, часто, возбуждённо, заметить мурашки вокруг сосков, дойти до пупка, ещё немного вниз, по тёмным волоскам, и остановиться у резинки шорт, где в паху призывно, нетерпеливо натянута ткань. Всё это время не смотреть ему в глаза, сглатывать тихо, вести себя осторожно, краснеть, но не останавливаться. Чувствовать, что нащупал во всём этом мраке, творящемся с тобой в последнее время, что-то очень любопытное, приятное и зыбкое…

«Я живу один», - делится Андреа, глядя исподлобья.

Зыбкое, но уже неотвратимое.

Поэтому не стоит притворяться, что твои мысли внезапны и неожиданны. С тех пор, как вы с ним поцеловались, а потом всё-таки переспали, а потом ещё, ещё и ещё, Андреа нередко гостит у тебя в голове. Зачёсывает мокрые волосы, загадочно щурится, улыбается, напряжённо хмурится.

Хранит вашу тайну.

И, наверное, ты по нему скучаешь. И всё же, кого ты обманываешь? Конечно, скучаешь. Но уже без той грусти, которая была поначалу, и которая развеялась вскоре по родному, мадридскому ветру, растрепалась на тёплых сквозняках Висенте Кальдерон.

И ты ему благодарен. За поддержку, за то, что он не требовал и не искал того, чего нет. Не выдумывал лишнего. Не копался в тебе и себе. Отвлекал тебя… от тебя самого самым надёжным, проверенным способом. За то, что ставил на тебя всегда, даже когда ты сам сомневался на себя ставить. За то, что нравился и влёк так умопомрачительно сладко.

И ты уверен, окажись ты сейчас в Милане (случайно), позвони ему (случайно) и договорись встретиться, то вы сможете говорить с ним совершенно спокойно, чисто по-дружески. Без жаркого трепета в венах, без всех этих жгучих взглядов, после которых только брать и целоваться, без намёков и флирта, без глупого зависания на его губах, без невыносимого желания близости…

А если на прощание он скажет (совершенно случайно): «Я всё ещё живу один», - ты только извинительно посетуешь на скорый рейс, пожмёшь ему руку, приобнимешь и уйдешь.

Чтобы через несколько шагов остановить себя и спросить в который раз:

«Кого ты всё-таки обманываешь, Фернандо Хосе Торрес Санс?»

Улыбаешься.

@темы: фик

---

Они все-таки шикарны

Не надо за нас молиться. Нам не нужен ваш растиражированный Иисус. Наша единственная вера это никогда не сдаваться. Верим мы лишь в себя. Вера внутри нас...

Старые песни о главном, но моя любимая группа внезапно)

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Бесстыдников

стоит благодарить хотя бы за то, что они открыли мне эту группу. У них такие цепляющие вещи. Эту вот обожаю. Слушать до конца, потому что конец такой пианино-щемящий А если еще и знать, что поют про войну, то вдвойне.. Я не вслушивалась в слова, просто пропускала их мимо ушей и рисовала свою картинку. И надо же так написать музыку, так создать настроение, что представляешь что-то подобное, о чём они поют.


Cкачать Portugal. The Man Waves бесплатно на pleer.com

---

Закрытая запись, не предназначенная для публичного просмотра

---

Пришёл

финский шампунь Гипоаллергенный. Смывается на раз. Волосы скрипят аж. И пааахнут Какое же говно у нас продаётся. А у них простой, недорогой шампунь, продаваемый в обычном универсаме, лучше любого здешнего за тыщу рублей.

Ещё купила крем, средство для мытья посуды (тоже отличная штука, быстро смывается, тарелки скрипят ) и шоколадку Всё шло из Финляндии полторы недели. Быстро, недорого, удобно. И главное, КАЧЕСТВО, сука!

---

Сегодня

у меня выходной, и я вышла в город по делам. И охренела! Полный город народу! Не протолкнуться! Как будто у всех выходной. Замечаю это уже не первый раз. Ебать народ вы вообще работаете, или я одна такая лошица??!!

---

Одна из самых красивых улыбок мироздания

Вот спокойно к нему отношусь, но как улыбнётся..