Стой под дождём, пусть пронизывают тебя его стальные стрелы. Стой, несмотря ни на что. Жди солнца. Оно зальёт тебя сразу и беспредельно.
Совсем незнакомый (вот от слова совсем!) пейринг не смогу, точно. А другие попробую. Может, что и получится. Можно гет. ы.
Напишу:
1. Кошмар: напишу, как один персонаж видит другого в кошмаре.
2. Поцелуй: напишу, как персонажи целуются, это может быть невинно или страстно. *занятно неизвестным юзером*
Сауль Ньигес/Фернандо ТорресЭто случается после игры с Баварией, когда Сауль забивает свой, без ложной скромности, потрясающий гол. Он принимает мяч на подступах к штрафной и одного за одним обходит соперников, будто по заранее приготовленной кем-то, заботливо вычерченной дорожке, и аккуратненько посылает снаряд прямиком в левый угол.
Суровые немецкие челюсти отваливаются, растерянные защитники выглядят как стадо баранов и чуть ли не блеют жалобно, будто посланные судьбой на заклание.
До конца матча имя Сауля Ньигеса на огромном экране так остаётся одним единственным, и Атлетико одерживает такую нужную победу.
В раздевалке его поздравляет все: команда и полный тренерский штаб, передавая друг дружке из рук в руки, пока наконец (НАКОНЕЦ-ТО!) очередь не доходит Фернандо Торреса. Фернандо улыбается во всю ширь, немного усталый, как все остальные, и бесконечно счастливый. Сауль знает, что своим голом он не просто приблизил их общую, командную мечту, он приблизил его заветную мечту, и поэтому очень горд собой.
Торрес обнимает Сауля обеими руками, прижимая к груди, кладёт подбородок тому на плечо, держит крепко, долго, неравнодушно, словно говорит всем собой «спасибо, что ты есть». А потом внезапно звонко целует в ухо, прикасаясь мягкими, влажными губам.
«Ты такой молодец!» - хвалит он и отклоняется, но ладони с плеч не убирает.
Сауль ёжится, сияя, потому что ему безумно хорошо сейчас. И даже не ясно от чего лучше: от победного гула Кальдерона, мощного адреналинового отката или от этого кокетливого, щекотного поцелуя в ухо.
Он преданно заглядывает Торресу в глаза, открывает рот и начинает рассказывать, как забивал этот гол, как испытал что-то наподобие... оргазма, когда обошёл всю защиту и занёс ногу для удара, уже зная, что выведет Атлетико вперёд. Он говорит, что иногда в футболе есть что-то большее, чем сухой расчёт, что-то непостижимое, какой-то момент истины, какая-то кристально чистая капля... волшебства...
Фернандо хитро сужает глаза, молчаливо соглашаясь с тем, что сам знает уже давно, улыбается в последний, разомлевший раз и мягко, спокойно целует Сауля в тонкие, подвижные губы. Все вокруг заняты своими делами, галдят и прыгают от радости, не обращая внимания на то, что происходит немного в стороне. Там, где Сауль ощущает на своих губах чужие.
Торрес не целует его страстно или горячо, как можно было подумать, в поцелуе нет ничего глубоко интимного, в нём вообще нет ничего... глубокого. Это обыкновенное прикосновение губ, лёгкий отпечаток чужого рта на губах Сауля. Это похоже на поздравление, на похвалу, на избыток эмоций, на неконкретную, безличную любовь. Торрес даже не прикрывает глаза и расслабленно улыбается в поцелуй. Он им, совершенно точно, не поглощён. А Сауль... А Сауль почти не дышит, плотно сжимает губы, боясь сделать что-нибудь не так и спугнуть Торреса, и переживает из-за того, что изо рта у него, наверное, неприятно пахнет, а освежающие пластинки остались в сумке.
На поцелуй уходит не больше двух секунд, после чего Торрес отстраняется как не в чём ни бывало, хлопает Сауля по плечу и, прежде, чем влиться в общее ликование, уверенно напоминает:
«Не переставай мечтать».
Сауль пытается похлопать растерянно глазами, но всё его тело — в жесточайшем нокауте.
Следующие дни проходят без подобных... происшествий. Целыми днями команда тренируется в поте лица. Симеоне и строгий взгляд Ортеги «ласково» обещают спустить три шкуры с того, кто вздумает работать без усердия или, наоборот, с излишним рвением. Накануне важнейших матчей травмы никому не нужны.
Сауль умудряется выполнять все упражнения правильно, а, главное, - не спускать с Торреса глаз. Фернандо ничем себя не выдаёт. По нему не скажешь, помнит ли он тот поцелуй или нет, - он ведёт себя привычно. Позволяет Саулю вертеться рядом, касаться, развлекать себя, уходить вместе с тренировок, но не более того... Пару раз Сауль делает порывистое, откровенное движение навстречу, намекающее на ласку, но Фернандо мягко его останавливает, ловко переводя всё в шутку. Не всё же коту масленица, успокаивает себя Сауль и не спешит разочаровываться.
В ответном матче с Баварией забивает Антуан, и этого гола, против двух баварских, хватает, чтобы пройти в финал Лиги Чемпионов. Команда снова ликует. Сначала, оккупировав Альянц Арену, а дальше — в раздевалке. Гризманн — главная звезда вечера, танцует в одних трусах под французский рэп, фотографируется со всеми на телефон, звонит Эрике и поёт колыбельную дочке. Сорванным голосом. Чуть хрипло, чуть не плача.
Сауль сидит рядом с Торресом, улыбается и старается словить каждый его взгляд, даже не ему предназначенный. Он успел снять мокрую футболку, шорты и нацепить спортивные брюки, на всякий случай положив в карман упаковку освежающих пластинок. Фернандо пока в форме, от него пахнет победой и незабитым пенальти: сладко-горький запах, запах, который смывается душем, временем и горячим чаем.
«Хочешь горячего чаю?» - спрашивает Сауль. - «Я налью».
Фернандо кивает и поднимается вслед за Саулем.
В самом углу раздевалки, за небольшим выступом, для команды оборудован стол со всем необходимым: чай, кофе, печенья, энергетические батончики.
Сауль наливает Торресу чай. Его руки слегка, почти незаметно дрожат. Фернандо следит за каждым его движением и скользит странным взглядом по его голому торсу.
Горячий напиток дымится, и Сауль передаёт его в руки Фернандо. Тот забирает чашку из чужих рук и, глядя поверх керамического края в глаза Саулю, делает первый осторожной глоток. Потом медленно возвращает чашку на стол, тянет руку вперед, к голой груди Сауля и проводит большим пальцем по красной, боевой полосе, спускающейся от ключицы вниз. Дойдя до самого конца, подушечка опускается на сосок, и Сауль чуть не давится слюной. И так не вовремя начинает кашлять.
«Ш-ш-ш», - шепчет Торрес, обнимает его ладонью за шею и притягивает к себе, свободной рукой слегка хлопая по спине.
Сауль утыкается лбом Торресу в плечо и лезет в карман за пластинками. Сквозь тонкую ткань спортивных штанов ощущается собственная, нарастающая эрекция.
Когда кашель заканчивается, Фернандо отпускает Сауля и видит, как тот вылупляет одну из пластинок.
Его взгляд неожиданно меняется, становясь серьезным. Он забирает из чужих пальцев голубую пластинку, подносит к лицу и нюхает.
«Что это?»
«Освежающие пластинки», - со всей наивностью отвечает Сауль, не понимая, что тут странного.
«Они случайно не от астмы?» - спрашивает Фернандо, и в его голосе звучит доселе невиданная обеспокоенность. Даже какая-то незнакомая Саулю взволнованность.
«Нет, у меня нет астмы», - просто улыбается Сауль. - «А у тебя?»
Надо же как-то разбавить неуютное недоразумение.
«И у меня нет», - облегченно вздыхает Торрес.
«А у кого есть?» - хочет спросить Сауль, но не успевает.
Не успевает, потому что Фернандо протягивает ему его же пластинку, зажатую между пальцев, и тихо говорит:
«Возьми».
Сауль послушно размыкает губы, и Торрес кладёт ему пластинку в рот. Не просто бросает, а именно кладет, касаясь пальцами языка и зубов. И всё это время их взгляды не расстаются.
Фернандо облизывает кончики пальцев.
«Мятная?»
И прежде, чем Сауль успевает утвердительно кивнуть, он снова кладёт ладонь ему на шею, притягивая к себе, и впивается в его рот своим.
На этот раз всё серьёзно. Всё по-настоящему. Сначала Торрес изучает губы Сауля одними лишь губами. Делает это нежно и ласково, мягко прихватывая то нижнюю, то верхнюю по очереди. Изнанка его губ горячая и влажная, и Саулю хочется дальше, глубже. Он нетерпеливо открывает рот, и язык Фернандо ловко скользит внутрь, в мятно-вязкое нутро. Сауль слегка стонет, поскуливает и выталкивает всё ещё живую пластинку навстречу языку Торреса, и тот ловко поддевает её и забирает себе. Теперь мятная конфетка у него во рту. Фернандо убирает язык, запирается и улыбается. Его глаза горят хитрым возбуждением, а губы Сауля горят от мяты и ласки. Он снова тянется к губам Торреса и шепчет:
«Моё».
«Возьми, раз твоё», - дразнится Торрес и приоткрывает губы. Заметно схуднувшая пластинка зажата у него между зубов.
Сауль набрасывается на рот Фернандо, обнимая того за шею вспотевшими ладонями, прижимается голой грудью к мягкой, влажной ткани его футболки, и сразу, настырно проталкивает язык в чужой, такой податливый сейчас рот.
Они целуются страстно и голодно, уступая друг другу по очереди, лижутся. Сауль нетерпеливо мычит в чужой рот и со всем отчаянием думает, что он, пиздец, втюренный в этого человека... А пластинка всё тает и тает, пока не исчезает полностью, оставляя после себя прохладный, терпкий вкус.
В самом конце, когда член Сауля уже бессовестно тычется в бедро Торреса через тонкий материал, Фернандо шепчет обезумевшим, жадным шёпотом в чужие губы:
«Почему мы ещё не переспали, Сауль Ньигес?»
И Саулю ничего не остаётся, как обессиленно рассмеяться.
«ПОЧЕМУ ТЫ ЕЩЕ ДРЫХНЕШЬ, САУЛЬ НЬИГЕС?» - долетают до него громкие слова его подружки и подушка, которая безжалостно врезается в левое ухо.
Сауль резко разлепляет глаза. Он в своём доме, в своей спальне и, самое главное, со своими собаками, которые взгромоздились на его голую грудь всеми своими восемью лапами и беспрестанно лижут его нос, уши, щёки, губы...
И тихонько поскуливают.
3. Травма: напишу, как один из персонажей переживает какую-то травму.
4. Убийство: напишу, как один из персонажей убивает другого. *занятно paulina-m*
5. Дом: напишу, как персонажи живут вместе. *занято paulina-m*
Не дом. Рамос/ТорресЭто не совсем их… дом. Они избегают его так называть. Чтобы не смущаться. Чтобы не запутаться. Чтобы не привыкнуть. Это уютная квартирка на последнем этаже двадцатиэтажки из красного кирпича, прямо под мадридскими облаками. Серхио купил её в 2006, через год после того, как он перешел в Реал Мадрид и через месяц после того, как они с Торресом стали любовниками.
Поначалу эта была обыкновенная трехкомнатная коробка с жёлтыми крашеными стенами, темно-коричневыми паркетными полами, чистенькой ванной и белоснежным унитазом – ничего выдающегося, такими квартирами завалено пол-Испании. Но это было до Фернандо. После того, как они впервые провели тут ночь, занимаясь любовью на надувном, купленном в ближайшем супермаркете матрасе, квартира словно преобразилась.
Ранним утром, когда Серхио уже не спал, а, подперев рукой голову, рассматривал спящего Торреса, всё вокруг ему казалось идеальным: немытые стёкла, щели между паркетными досками, убогие светильники на потолке, неровные косяки, отросшие темные корни волос Фернандо, задроченный им же самим прыщ на подбородке и даже слюна, которую Торрес пускал во сне… Центральной фигурой в во всей этой сомнительной композиции был, как обычно, Фернандо и его манящая привлекательность, а поэтому...
Всё. Было. Идеально.
Постепенно они тут обживались. Не специально, конечно, но иначе было нельзя. Нужно было где-то хранить лишнюю пару носков, бельё, несколько маек и рубашек, этим двум молодым лбам нужно было есть и пить. Поэтому Торрес купил комод и шторку для ванной, которой очень гордился. На ней водили хороводы лягушки, и Рамос ржал и целовал Фернандо в веснушчатый нос. Ржал и целовал. Серхио купил банку чая, кофемашину, кучу лёгких снейков и несколько плиток шоколада, потому что Торрес обожает шоколад.
Надувной матрас обзавёлся парой подушек, одеялами и простыней. Никто из них не заговаривал о полноценной кровати, потому что это было бы чем-то слишком… статичным, чересчур серьёзным, страшно большим, как корабль. Корабль, который, как интуитивно догадывался каждый из них, мог их потопить. Надувной матрас их удовлетворял более чем. Особенно, когда Фернандо, изо всех сил смущаясь, но, никогда не отказываясь, вставал на четвереньки, прогибаясь в пояснице, и Серхио брал его сзади.
Ещё были книжки Торреса, диски Серхио, телевизор и, святая святых, игровая приставка. На подоконниках стояло несколько бутылок белого рома и красного севильского. Можно было завести цветы, как делают многие нормальные... пары, но в том-то и дело, что они никогда не были нормальной парой, чтобы заводить цветы, сколько бы дубликатов ключей не лежало в их карманах.
Они пили крайне редко и только по особым случаям: крестины, именины, дни рождения, успехи сборной, первый анальный оргазм... Торресу хватало совсем немного, чтобы опьянеть, не больше десяти капель, честное слово! Рамос клялся, что купит пипетку и будет отмерять ровно десять капель ему в рот, как котенку. Самому же Серхио хватало и того меньше, чтобы почувствовать себя окрылённо-пьяным: чужого звонкого смеха, ночного запаха из раскрытого окна, обманчивого ощущения свободы и смешного трюка Фернандо. Это его секрет, его маленькая тайна, о которой знает (по крайней мере, знал) только Рамос. Торрес — один из тех людей на планете, которые умеют доставать языком до кончика носа, и только за один этот фокус, как полагал Серхио, его можно было любить до бесконечности.
А иногда Рамос пил один одинёшенек и пил очень горько. Это случалось в те дни, когда Фернандо отменял свидания и не приходил, предпочитая провести время со своей настоящей парой в... настоящем доме. У самого Рамоса долгое время не было никаких обязательств, он всегда был вольной птицей, а Торрес же как будто появился на этот свет, чтобы нести обязательства: перед командой, перед болельщиками, перед семьёй, перед самим собой и, конечно, перед этой... вшивой ведьмой Олальей. «Вшивая ведьма» обычно являлась посередине красного севильского, и Рамос морщился, со слезами на глазах укоряя себя за грубость к вполне милой девушке.
Никто не виноват, а прежде всего Олалья, что называть вещи своими именами так больно.
А потом Торреса купил Ливерпуль. Накануне отъезда они провели ночь вместе, а на утро Фернандо с виноватым и глубоко несчастным видом протянул Серхио свой комплект ключей. Это могло бы стать их грустным и не менее красивым концом, если бы Рамос не округлил глаза и не спросил:
«Что, по-твоему, ты делаешь?»
«Возвращаю тебе ключи от квартиры». - Сказал рассудительный Торрес.
«Нет, Нандо», - замотал головой Серхио. - «Ты мне цинично возвращаешь ключи от моего сердца».
Настала очередь Торреса округлять глаза.
«Запомни, ничего не изменилось между нами и никогда не изменится. А своё сердце, отданное безвозмездно, я обратно не приму. К тому же оно потрёпанное и явно пользованное, поэтому извини...», - Серхио вызывающе улыбнулся.
«Или, может быть», - продолжил он. - «Ты хочешь вернуть мне все наши ночи? Тоже не пойдет», - деловито прицокнул он. - «Они все в пятнах...»
«В пятнах?» - удивился Фернандо, не поспевая за мыслями любовника.
«Ага», - кивнул Рамос. Он обнял Торреса за шею жёсткой, настойчивой ладонью, резко притянул к себе и прошептал: - «Как простыни. Все в пятнах спермы, милый».
Фернандо выкрутился из рук и покраснел. На его губах уже зацветала довольная, привычная улыбка.
«Или мой покой?» - поинтересовался Рамос. - «Мой девственный покой, который после встречи с тобой изменился до неузнаваемости? У моего покоя теперь три седых волоса!» - возмутился Серхио.
Торрес тихо хохотнул.
«Ты что считал?»
«Не мог удержаться».
«Поэтому», - он протянул руку и уверенно загнул ладонь Фернандо обратно в кулак. - «Я не приму никакие сраные ключи. Это не наш дом, да, но это всегда будет нашим местом, когда тебе захочется краткого забвения и... искусного минета».
«Ты можешь быть серьёзным, Сесе?» - засмущался Торрес, опуская голову и пряча взгляд.
«Ты даже не представляешь, насколько я серьёзен сейчас». - Тихим, низким голосом признался Рамос.
Фернандо молча согласился со всеми красочными доводами, вздохнул, убрал ключи в карман и направился к двери. А у самого порога обернулся и, глядя на Серхио чуть ли не с мольбой, попросил:
«Только никого не води сюда, пожалуйста».
Видимо, именно это и волновало его всё последнее время. Что он уедет в свой Ливерпуль, а его дорогой Чехо пойдет в разнос, ища своего забвения. Умные книжки, разбросанные по паркету, самый молодой капитан Атлетико в истории, школы, институты, талантище, невыносимая красота, а на деле — неуверенность перед будущим, неуверенность перед прошлым. Серхио подскочил к нему и обнял от всего своего горячего севильского влюбленного сердца. Сжимая в объятиях и кусая до боли губы.
«Я тоже люблю тебя, Нандо. И всегда буду».
Полетели рутинные скучные месяцы, разбавленные победами обоих и телефонными звонками. Они регулярно встречались в сборной и весело проводили время. Иногда Серхио заезжал в квартиру, чтобы забрать счета и предаться воспоминаниям. Время от времени ему эту было нужно. Он тихо бродил по комнатам, съедал шоколадку, рассеяно проводил пальцами по пыльным поверхностям... Говорят, что пыль на девяносто процентов – это мельчайшие частички человеческой кожи, а значит, то, что оседало на кончиках пальцев Серхио, принадлежало и Фернандо. Хоть в таком, призрачно-обманчивом виде, Торрес всё ещё присутствовал в их… не доме.
А потом грянул Лондон и Челси, и однажды, после короткого сообщения, Фернандо возник на пороге квартиры, открыв дверь своим ключом. В Мадриде было уже довольно тепло, но Торрес выглядел почти закуковавшим, а его коротко стриженые волосы пахли английской сыростью. Рамос обнял его крепко-крепко, поцеловал и поспешил набрать ему горячую ванну, ничего не спрашивая. Он всё знал и без него.
Фернандо сидел в тёплой воде, обняв колени руками, и бессмысленно смотрел перед собой. В стену. Он мог бы продырявить её своим угрюмым, тяжёлым взглядом, если бы Серхио его не отвлёк, любовно взъерошив его короткий, упрямый ёжик.
«Залезай ко мне», - просто попросил Торрес, вскинув печальный взгляд.
«Нандо», - мягко улыбнулся Рамос. – «Тут мало места. Это тебе не джакузи».
«Залезай ко мне», - снова повторил Фернандо тем же пресным голосом.
Серхио послушался. Он разделся и кое-как уселся в ванну. Их коленки упёрлись друг в друга, вода почти остыла, стремительно отдав всё своё тепло Торресу. Они сидели и смотрели друг на друга. Долго и понимающе. Потом Рамосу вздумалось целоваться, потому что он не пробовал этих губ уже очень давно. Они расплескали воду по полу, возясь в объятиях друг друга, сорвали занавеску с лягушками, и Фернандо наконец-то рассмеялся. Хоть и не полным, свободным смехом, но всё уже было не так страшно, как два часа назад.
Они занимались любовью тягуче и медленно. Серхио входил плавно и осторожно, будто боясь что-то поломать в Торресе. Кроме того, что и так было уже поломано. Гладил его вспотевшие виски, целовал лицо. Фернандо отдавался со всей честностью и преданностью, которые никуда не делись с 2006. Но было что-то еще, в его глубоких вздохах и движениях, опасное, неприятное. Какая-то неизречённая, невыстонная мука… Это что-то не касалось Серхио, а касалось самого Торреса, но Рамос не привык ставить различий.
Ночью Серхио проснулся от того, что вторая половина надувного матраса была пустой и лёгкой. Торрес стоял на балконе, опираясь на перила, и вглядывался в ночной, блестящий город.
Рамос подкрался к нему, обнял сзади и поцеловал в шею.
«Что ты тут делаешь?»
«Не бойся», - тихо сказал Фернандо. – «Прыгать не собираюсь».
«Хорошо», - прошептал ему в короткие волосы Серхио. – «А то мне пришлось бы с тобой».
Торрес молча, благодарно подался назад в его объятия.
«Не расстраивайся. Всё будет хорошо, Нандо», - сказал Рамос.
«Это твой совет?» - улыбнулся Торрес.
«Нет, это цыганское пророчество», - улыбнулся в ответ Серхио.
Пророчество не сработало с Миланом, зато сработало позже, когда Фернандо вернулся в Мадрид. Сработало так, что у половины рты пооткрывались, а у половины – захлопнулись. Торрес начал забивать. Забивать Реалу, забивать Барселоне. Играть так, как всегда умел. Серхио казалось, что он ждал этого больше самого Торреса. И успехов Торреса на поле он ждал даже больше, чем их совместных ночей в их застоявшейся в своём одиночестве квартире. Но квартира всё ещё была, никуда не делась, и ключи всё ещё были у обоих…
Теперь они встречаются гораздо реже. Рамос тоже обзавёлся определёнными обязательствами, от которых бегал долго и упорно. Шутка ли, дважды отец и капитан лучшего клуба. И ничего, что Фернандо вредно морщится от последнего утверждения, это ничего не меняет, Серхио получил от жизни почти всё. Он научился смиряться, научился любить без мучительно-глупого надрыва и боли.
А когда Торрес лежит у него на плече после занятий любовью, Рамос позволяет себе наивную мысль, что от жизни он получил всё. Только вот…
«Мне страшно, Серхио», - тихим, серьёзным голосом признаётся Фернандо.
«Знаю», - гладит его по привычным, светлым волосам Рамос.
«Ты даже не представляешь, как это для меня важно…»
«Знаю», - спокойно продолжает Рамос, прикрывая тяжёлые веки.
«Поэтому…», - начинает и осекается Торрес.
«Что?» - спрашивает Серхио.
«Поэтому на Сан-Сиро я прошу тебя играть, как ты умеешь, как ты любишь».
«Это что ещё значит?» - удивляется Рамос.
«Не подставляйся мне».
«Ха-ха!» - чуть натужно смеётся Серхио. – «Нандо, тебе я готов подставляться только в постели и нигде больше».
«Я тебя знаю, ты способен на такое».
«Способен на что? На то, чтобы подвести свой клуб, своих фанатов?»
«Способен чуть-чуть схитрить… ради меня».
«А я знаю тебя. Ты и без моей хитрости сыграешь отменно», - небрежно подтягивается Серхио. Голова Фернандо соскальзывает на его собственную подушку. Торрес еще несколько секунд буравит Рамоса проницательным, нравоучительным взглядом и вздыхает. На улице самая тихая ночь на его памяти: ни сирен, ни лая собак, ни хора цикад – всё как будто притаилось и подслушивает, до чего они договорятся.
«А знаешь, когда мне было страшнее всего?» - меняет тему Серхио, переворачиваясь на бок и по-детски складывая ладони под головой.
«Когда?» - спрашивает Фернандо.
«Помнишь игру на Кальдероне, когда ты так бездарно нырнул, изображая вселенскую боль?»
Торрес хмыкает и поправляет:
«Когда ты бездарно сфолил на мне, съездив по ногам».
«Ты до конца жизни намерен стоять на своём, упрямый», - восхищается Рамос.
«И это тебя так напугало?»
«Не это», - мотает головой Серхио. – «После свистка судьи ты так посмотрел на меня, чуть не спалил глазами, крикнул что-то ругательное, а после матча, как бы я не искал твоего взгляда, ты его избегал. Мы так и разъехались, не поговорив и не взглянув друг другу в глаза. А на вечер у нас были планы. Мы собирались встретиться тут и устроить ночь любви».
Фернандо тихо фыркает.
«Я заехал на базу», - продолжает Рамос. – «Выслушал все нравоучения тренера и помчался на квартиру. Лил жуткий ливень. Машины застряли в километровых пробках. Я доехал до проспекта и понял, что теряю время. Ничего не двигалось, а дождь всё лил и лил, как бешеный. Я бросил машину у обочины и пошёл пешком».
«Это же километров пять», - поражается Торрес.
«Семь. И вообще-то я не пошёл, а побежал…У меня на ногах дурацкие сандалии, а за спиной – рюкзак, с волос течёт…»
«И что дальше?» - заворожено слушает Фернандо.
«В какой-то момент мне всё это надоело, я увидел у магазина старенький велосипед и…украл его».
«Ты украл велосипед?» - медленно переспрашивает Торрес, давя смех, а его глаза заметно расширяются даже в темноте.
«А что мне было делать, Нандо? Я так боялся, что тебе здесь не будет. Я так боялся и не мог ждать. К тому же я не просто его украл, а выгреб из кармана все деньги, какие были, и положил их под камень вместо велосипеда».
«Ты просто гений», - улыбается Торрес.
«Ну вот я ехал, крутил эти заржавевшие педали и молился, чтобы ты оказался в квартире, чтобы наша перепалка на поле не вышла мне боком».
«Сколько же ты ехал?» - уточняет Фернандо с тихой нежностью.
«Не знаю… На этой колымаге вышло минут пятнадцать, двадцать… И вот я подъезжаю к дому, бросаю взгляд на последний этаж и вижу свет…»
«Я ждал тебя», - говорит Торрес. – «И готовил…»
«Спагетти. Помню», - улыбается Рамос.
«С сыром. Они подгорели, потому что тебя долго не было, и я волновался, что ты вообще не придёшь», - признаётся в свою очередь Фернандо.
«Вот тогда мне было страшнее всего, Нандо», - вздыхает Серхио. – «Не увидеть свет в окне, не найти тебя… дома».
Они молчат и смотрят друг на друга как в первый раз. Любопытно-пропаще. А на далёком горизонте занимается заря, окрашивая их… не дом в первую полосу несмелого, чуть розоватого света.
6. Праздник: напишу, как персонажи вместе встречают праздник.
7. Розыгрыш: напишу, как персонажи разыгрывают друг друга.
8. Шрамы: напишу, как один персонаж трогает шрамы другого.
9. Рисование: напишу, как один персонаж рисует другого.
10. Тепло: напишу, как согреваются персонажи. *занято неизвестным юзером*
11. Утешение: напишу, как один персонаж комфортит другого.
12. Выпивка: напишу, как персонажи вместе пьют.
13. Игра: напишу, как персонажи во что-то играют.
14. Любовь: напишу, как у персонажей начинается роман. Это заявка не представленного тут юзера))
Туман
Юрай Куцка/Андреа Поли
Он никогда не хватал звёзд с неба. Это набившее оскомину клише, но его жизнь, в принципе, и была одним сплошным клише. По крайней мере, по футбольным меркам. Его карьера никогда не грозилась превратиться в сказку. Будучи подростком и выступая за свой первый клуб, он не просыпался посреди ночи в липких трусах из-за того, что ему пригрезилась сияющая золотая бутса или отполированный золотой мяч, - в мечтатели он записал бы себя в последнюю очередь. У него на родине не принято строить воздушные замки, там предпочитают работать по-настоящему, до седьмого пота. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь. Транспарант с этим лозунгом мог бы спокойно болтаться где-нибудь при въезде в Словакию, а сразу за ним, по обе стороны от дороги, - раскинувшиеся аккуратно возделанные, сельскохозяйственные угодья. Иногда Юрай скучал по тамошнему запаху зреющей пшеницы и пыльному аромату буйных придорожных цветов. Всё это вместе делало его счастливым. Тогда.
Италия другая. Она чарует с первого вздоха. И простота Юрая, его незамысловатость пришлись итальянцам по вкусу. Итальянцы считают себя чем-то уникальным, лучшим, что когда-либо ходило по этой земле, и чтобы благополучно тут прижиться, ты должен быть готовым впитать их стиль, а не делиться собственным. Итальянцев не интересует твой вкус, который ты притащил с собой из родных мест, он всё равно никого не впечатлит, может быть, только позабавит. По здешнему мнению, есть только два вкуса: плохой и итальянский, поэтому если хочешь, чтобы тебя хоть немного приняли за своего, ты должен быть вечно… голоден. Голоден, чтобы объедаться и не забывать хвалить их еду. Голоден, чтобы любить их шмотки и не лениться покупать десятый по счёту галстук в горошек. Голоден, чтобы впитывать в себя итальянские манеры и привычки и не тяготиться ими. Голоден, чтобы не уставать наслаждаться бесчисленными местными красотами. И в то же время, ты должен быть довольно умным, чтобы хитрые итальянцы не разглядели в тебе ненужного подобострастия и глупого подхалимства, потому что тебе никогда не стать итальянцем настолько, чтобы искусно выдавать фальшивку за чистую монету.
Юрай не задумывался над всеми этими мелочами, отправляясь в Италию, он просто готов был… пахать. Как привыкли пахать все его предки. И он пахал. Сначала в Дженоа, а потом в Милане, куда попал транзитом через Интер. Главный клуб Италии купил его за скромную трёшку, но сам Юрай готов был грызть зубами землю, готов был вспахать легендарный Сан-Сиро, как если бы стоил миллионов тридцать, не меньше. Он сразу понял, что Милан это пик его карьеры, потому что такие простые парни, как он, всегда знают, когда на крючок попалась крупная рыба.
В клубе его приняли хорошо. Он не был претенциозной звездой, но и ноунеймом не был тоже: он мог претендовать на золотую середину. Он удачно вписался в схему тренера, который сам был родом с балканских земель, и когда на тренировках Михайлович шутил, обзывая некоторых увальнями и мешками с картошкой, смеялся лишь он сам и Юрай Куцка, который хорошо был знаком с подобным юмором.
С первых игр Юрай со всем усердием впрягался в игру, тащил атаки, трудился от чистого сердца и сразу приглянулся фанатам клуба. У него стали просить автографы, игроки стали приглашать в чисто итальянские компании и водить по суперсекретным только-для-своих местечкам.
В Милане Юраю было хорошо. И не последнюю роль в этом играл Андреа Поли.
Для Куцки Андреа был квинтэссенцией всего итальянского, всего самого красивого. Красота парня бросалась в глаза с первых секунд, но не казалась вычурной или капризной. В ней была та изысканность, та небрежность, которая отличает типичных итальянцев. У Поли была, что называется, вкусная красота. Даже на вид она не была пресной, будто пластиковой, как у некоторых красавиц и красавцев, а Куцка в свое время пробовал и тех, и других, и не была приторной, - она была в меру, живой, аппетитной. По итальянским меркам Юраю это сравнение казалось очень удачным, оно отражало всю суть Андреа Поли. Да, Поли вызывал в нём аппетит. Здоровый сексуальный аппетит.
Сам Андреа поначалу не выказывал особых знаков внимания Юраю, держался с ним ровно и вежливо, как со всеми остальными неблизкими игроками. И привыкший не хватать звёзд с неба, Куцка не особо расстроился, сразу же приучив себя к мысли, что Поли ему, скорее всего, не видать, как собственных проколотых ушей.
Хватит с него и Милана, лучшего из того, что случалось с Юраем за всю его сознательную жизнь.
Но человек предполагает, а… Романьоли располагает. Это активный парень сразу сдружился с Куцкой, найдя с ним массу общих интересов: тусовки, татуировки, баскетбол, разноцветные шнурки и жуткий адреналиновый голод. Они оба играли в схожей манере: разрушая, - созидать, но, главное, чем заразил его Алессио, это поиск свободы, свободы в желаниях и в поступках. Молодой, озорной Алессио не боялся рамок, не видел причин, чтобы не попробовать, если очень хочется. Если ты защитник, это совсем не значит, что ты не должен стремиться забивать. Если ты, футболист, это совсем не значит, что в один прекрасный день ты не можешь запрыгнуть на свой спортивный байк и укатить из города, куда глаза глядят. И если ты не итальянец и не безупречен, как некоторые, это, уж тем более, не означает, что в один прекрасный день, тебе не улыбнётся удача, и ты не проснешься в постели рядом с тем, о ком думаешь непозволительно часто.
Романьоли сделал Куцку своим. Своим, то есть близким к другим итальянцам. То есть, к Андреа Поли.
Андреа хоть и был осторожным парнем, но Алессио доверял. Видимо, тоже очарованный его задором и пылкостью. И при любой возможности Куцка пока еще не нагло, но уже смело, крутился рядом с Андреа. Он не был навязчивым, но и чересчур скромным не был. Он просто был парнем, который хотел другого парня, которому бы мог сделать очень приятно, если бы только тот ему позволил. Он всегда умел распоряжаться своей нежностью и силой в постели, как надо, умел быть неутомимым любовником и заставлять своего партнера испытывать оргазм за оргазмом, пока, наконец, обессилев, они не проваливались в сон. Юрай обычно прижимался к чужому горячему телу вплотную и клал голову на чужое плечо, и никакая сила в мире, никакие доводы не могли его лишить этого трогательного, щемящего удовольствия. При мысли о том, как пахли бы кудри Андреа после их долгого секса, как пахла бы его шея и стучало сердце, отдавая в ладонь Юрая, лежащую у него на груди, Куцка привычно глотал вязкую слюну и начинал вести себя совсем как ребенок. То есть малость дурно и неадекватно. Тискаться и задираться.
Он не обижался, если в какой-то особенно неудачный день Андреа вёл себя с ним холодно и чуждо. У Поли случались такие дни, когда он погружался в свои мысли о чём-то или о ком-то далёком. Тогда он становился рассеянным, но по-прежнему, очень красивым, и Юрай сходу прощал ему всё, не копя обиду. Он привык использовать то, что есть, и не заморачиваться о том, что его не касается.
В иные дни Андреа высокомерно дразнил всех подряд и его, в частности, специально говоря на непонятном диалекте. И Куцка со своим неплохим итальянским отчаянно искал взглядом Хонду, чтобы тот срочно научил его делать харакири. «Не понимаю, что?» - округлял глаза Юрай. Поли вздыхал и с наигранным сочувствием повторял всё то же самое, но медленнее. Что-то про фланги и дриблинг. «Это не слова, а какие-то сраные колючки, у тебя на языке», - фыркал он в сторону Андреа. «Колючки?» - уже нормальным, человеческим итальянским переспрашивал Поли. «Да, репей», - кривился Куцка. - «Который вот так пристанет к волосам — не выдергаешь!» - и он хватал Андреа за шею, очень деликатно хватал, и свободной рукой взъерошивал его кудрявые, густые волосы, которые иногда пахли (не может быть!) зреющей пшеницей.
Однажды Андреа на бегу признался Юраю: «Мне нравится твоё сальто». Имея в виду то сальто, которое Куцка делает в сборной и делал в Дженоа. И пока Юрай прикидывал на сколько его оштрафует Милан, изобрази он со своей недавней травмой подобный трюк на Сан-Сиро, Андреа спросил: «А что нравится тебе в Милане?» В его голосе не было интима, не было приглашения, и во взгляде, когда Юрай взглянул пытливо в его сторону, тоже не было ничего двузначного, поэтому он озвучил первое, что пришло ему в голову и что было правдой от начала и до конца. «Мне нравится туман». Андреа даже остановился от любопытства. Юраю понравилось, что он смог удивить парня. «В Милане самый красивый туман», - задумчиво произнес он, вглядываясь в горизонт. «Особенно в апреле», - подтвердил Поли и мягко, понимающе улыбнулся. - «Поздравляю, у тебя развивается настоящий итальянский вкус». Добавил он и побежал снова.
А иногда Андреа невыносим. Как сегодня. Смеётся, щурится на солнце, машет руками, шутит со всеми подряд, иронизирует. Привлекает к себе взгляды всех собравшихся. Большинство просто улыбается и смотрит слегка отсутствующим взглядом сиесты, зато Юрай смотрит и слушает за всех. Внимательно и заинтересованно, как будто он — главный зритель, как будто представление разыграно для него. Смотрит с жадным, немного скованным восхищением, и Андреа продолжает. Как нарочно. Крутится совсем рядом, подхватывает чью-то удачную шутку и мягко толкает Куцку в плечо. Невзначай. Как своего. Азарт передается по тёплому, весеннему воздуху и электризует все нервные окончания. Юрай счастливо подхватывает эту весёлую толкотню, обнимает Поли за плечи, слегка забрасывает ногу тому на бедро, изображая какой-то приём-захват, который особенно хорошо работает, когда оба голые и в постели, и сам не зная с чего шепчет ласковой скороговоркой ему на ухо: «Chcete, aby som, krаsne?»* Поли делает шаг в сторону, уходит от объятий, а Куцка его и не удерживает, пребывая от своей откровенности в приличном шоке. Радует, что итальянцы кроме своего языка и его непостижимых диалектов, других языков не знают, тем более, словацкий язык. Андреа трясет шевелюрой, активно жестикулирует и широко улыбается: «Что это было сейчас? Заклинание? Или ты меня оскорбил на своем языке, обозвал как-то неприлично? А еще что-то говорил про мой колючий, репейный диалект». Он веселится, как ненормальный, и снова пихается, уже обеими руками. Юрай улыбается ласково и плывёт от собственной смелости и дурости. Но Поли быстро всё забывает, не придавая особого значения какой-то иносказательной абракадабре, снова подходит ближе и уже сам прижимается к Куцке как к близкому знакомому, заглядывая в глаза мимоходом. И Юрай, всегда такой приземлённый, конкретный, вдруг впервые в жизни возводит прямо тут, в Миланелло, неприлично большой воздушный замок. Потому что в глазах Андреа, на ресницах которого дрожит солнечный свет, в его открытой улыбке ему чудится пока смутное, но уже обрисованное по контуру "si".
*Chcete, aby som, krаsne? - словацк. "Хочешь меня, красивый?"
15. Смерть: напишу, как один персонаж оплакивает другого.
16. Ненависть: напишу, как персонажи ненавидят друг друга.
17. Соблазнение: напишу о том, как один персонаж пытается соблазнить другого. *занято неизвестным юзером*
18. Измена: напишу, как один персонаж отреагирует на измену другого. *занятно Chedi D.*
19. Песня: напишу, как персонажи вместе поют или играют на музыкальных инструментах.
20. Ребёнок: напишу, как персонажи вместе растят ребёнка.
21. Стихи: напишу, как один персонаж читает другому стихи.
22. Безумие: напишу об одном персонаже, как о пациенте психлечебницы, а о другом - как о докторе.
23. Пробуждение: опишу первое совместное утро персонажей. *занято paulina-m*
24. Свидание: опишу свидание персонажей.
25. Отношения по переписке: напишу, как персонажи переписываются по смс/скайпу/аське/ и тд. *занято vera-nic*
Перевранная советская классика)))) Практически плагиат))) Но я не в каноне, мне можно хулиганить))))
Барри валялся на диване и смотрел какую-то черно-белую голливудскую классику. Спокойная монохромная картинка, без ярких вспышек, размеренное действие, без жутких – сорвиголова - погонь и драк, умиротворяющие диалоги и… классическая любовь. И чего ему было не оторваться от экрана и не пойти помочь Айрис, которая возилась возле дома, высаживая в палисаднике садовых гномов? Совестливый Барри даже согнул худые ноги в растянутых спортивных штанах, чтобы сползти с дивана, на котором так хорошо, так беззаботно, так по-философски лежалось, но сдюжил лишь почесать острую коленку, потому что его внезапно посетила мысль.
То ли это вечерний запах из окна, то ли относительно спокойный день в Централ-Сити, то ли романтическая комедия, то ли эти чёртовы садовые гномы, но Барри взял со столика телефон и быстренько зашёл в WhatsAPP. Пролистав контакт лист почти до конца, он нашёл нужное имя (навеки спасибо Циско!) и вздохнул, обдумывая план. С ним всегда нужен план. По крайне мере, первая фраза. Чтобы заинтриговать. Правда, потом весь твой план провалится с треском, а твоя первая, хоть трижды гениальная фраза, будет использована против тебя, парень был к этому готов и был уверен, это возбуждает обоих. Лену важно всегда быть сверху, раз за разом оттачивая свое превосходство на Барри. А Барри… А что Барри? Барри был слишком умён, чтобы извлекать из этого собственную выгоду. Да и Лену он был нужен не менее. Всё, что в нём было хорошего, принадлежало и Барри, в том числе. Это хорошее откликалось на Барри, как бы суровый Капитан Холод ни пытался доказать обратное.
И Барри придумал.
Он напечатал:
— Ты только представь себе: меня нет, ты главный злодей в городе. И даже поспорить, подраться не с кем..
И начал всматриваться в экран, не моргая. Сообщение было прочитано через три секунды. Потом прошло ещё пять.
От Снарта:
— А ты где?
Барри улыбнулся.
— А меня нет.
Наверное, Снарт сейчас где-нибудь в Святых и Грешниках. Есть, пьёт, ещё чего... Но Аллен чувствовал его нарочито небрежное любопытство через расстояние.
От Снарта:
— Так не бывает.
Последовал короткий, типичный ответ, отмашка. Барри буквально видел надменную полуулыбку и хитрый прищур светлых, проницательных глаз.
— Я тоже так думаю, — нащёлкал парень. — Но вдруг вот — меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать?..
От Снарта, тут же:
— Переверну все вверх дном, и ты отыщешься! И надеру тебе задницу, как обычно! Ты что напился?
Барри довольно поёрзал той самой задницей.
— Нет, не напился. Нет меня, нигде нет!
Одна из тех вещей, что привлекали Аллена в Капитане Холоде, была его терпеливость. По крайне мере, с ним, с Барри. Терпеливость и внимательность к его персоне, даже если эта персона вездесуща, крушит твои планы и путает карты.
От Снарта:
— Тогда, тогда… тогда я достану свою пушку и выморожу весь Централ-Сити со всеми его жителями, — последовал спокойный, терпеливый ответ. — И закричу: «Ааааа-лееен», а ты услышишь и закричишь: «Снаааааарт, я убью тебя!».. . Вот.
Барри сглотнул, но продолжил в том же духе.
— Нет, — напечатал он решительно. — Меня ни капельки нет, понимаешь? Может я на атомы разлетелся, может меня убили...
От Снарта. Мгновенно:
- Кто?
Барри довольно:
- Мало ли кто. Но МЕНЯ НЕТ! Ни в одном из миров. Нет меня..
Капитан замолчал на целую минуту, и Аллен видел его красивое, серьезное, нахмуренно лицо будто перед собой. И наконец.
От Снарта:
— Что ты ко мне пристал, Скарлет? Не напился он... Если тебя нет, то и ничего другого нет. Понял? Отвали.
И он мигом вышел из сети, став неприступным, суровым, как обычно, Капитаном Холодом.
Барри ещё с минуту полюбовался на их переписку, отложил телефон, сцепил в замок руки и потянулся. На экране главные герои под занавес дозрели до настоящего поцелуя с классическим, модным в то время, словно рисованным наклоном головы. Парень мечтательно завис на их поцелуе, по инерции тоже чуть склоняя голову набок, будто фантазируя о чём.
А потом все-таки поднялся с дивана. Всё тело было напряжено, почти вибрировало, ладони зудели, требовали... заняться чем-нибудь полезным, активным.
Аллен крикнул в открытое окно:
- Айрис, как дела?
И поспешил на помощь, надев кроссовки.
Вечер хоть и выдался прикольным, но, говоря языком Леонарда Снарта, садовые гномы сами себя не посадят.
иллюстрации, которые всё объясняют
Барри Аллен. Добрый и умный.
Леонард Снарт *слева* Любит вороватьмёд золотишко и вообще опасен, если его рассердить.
А это Колдфлэш навсегда
Напишу:
1. Кошмар: напишу, как один персонаж видит другого в кошмаре.
Сауль Ньигес/Фернандо ТорресЭто случается после игры с Баварией, когда Сауль забивает свой, без ложной скромности, потрясающий гол. Он принимает мяч на подступах к штрафной и одного за одним обходит соперников, будто по заранее приготовленной кем-то, заботливо вычерченной дорожке, и аккуратненько посылает снаряд прямиком в левый угол.
Суровые немецкие челюсти отваливаются, растерянные защитники выглядят как стадо баранов и чуть ли не блеют жалобно, будто посланные судьбой на заклание.
До конца матча имя Сауля Ньигеса на огромном экране так остаётся одним единственным, и Атлетико одерживает такую нужную победу.
В раздевалке его поздравляет все: команда и полный тренерский штаб, передавая друг дружке из рук в руки, пока наконец (НАКОНЕЦ-ТО!) очередь не доходит Фернандо Торреса. Фернандо улыбается во всю ширь, немного усталый, как все остальные, и бесконечно счастливый. Сауль знает, что своим голом он не просто приблизил их общую, командную мечту, он приблизил его заветную мечту, и поэтому очень горд собой.
Торрес обнимает Сауля обеими руками, прижимая к груди, кладёт подбородок тому на плечо, держит крепко, долго, неравнодушно, словно говорит всем собой «спасибо, что ты есть». А потом внезапно звонко целует в ухо, прикасаясь мягкими, влажными губам.
«Ты такой молодец!» - хвалит он и отклоняется, но ладони с плеч не убирает.
Сауль ёжится, сияя, потому что ему безумно хорошо сейчас. И даже не ясно от чего лучше: от победного гула Кальдерона, мощного адреналинового отката или от этого кокетливого, щекотного поцелуя в ухо.
Он преданно заглядывает Торресу в глаза, открывает рот и начинает рассказывать, как забивал этот гол, как испытал что-то наподобие... оргазма, когда обошёл всю защиту и занёс ногу для удара, уже зная, что выведет Атлетико вперёд. Он говорит, что иногда в футболе есть что-то большее, чем сухой расчёт, что-то непостижимое, какой-то момент истины, какая-то кристально чистая капля... волшебства...
Фернандо хитро сужает глаза, молчаливо соглашаясь с тем, что сам знает уже давно, улыбается в последний, разомлевший раз и мягко, спокойно целует Сауля в тонкие, подвижные губы. Все вокруг заняты своими делами, галдят и прыгают от радости, не обращая внимания на то, что происходит немного в стороне. Там, где Сауль ощущает на своих губах чужие.
Торрес не целует его страстно или горячо, как можно было подумать, в поцелуе нет ничего глубоко интимного, в нём вообще нет ничего... глубокого. Это обыкновенное прикосновение губ, лёгкий отпечаток чужого рта на губах Сауля. Это похоже на поздравление, на похвалу, на избыток эмоций, на неконкретную, безличную любовь. Торрес даже не прикрывает глаза и расслабленно улыбается в поцелуй. Он им, совершенно точно, не поглощён. А Сауль... А Сауль почти не дышит, плотно сжимает губы, боясь сделать что-нибудь не так и спугнуть Торреса, и переживает из-за того, что изо рта у него, наверное, неприятно пахнет, а освежающие пластинки остались в сумке.
На поцелуй уходит не больше двух секунд, после чего Торрес отстраняется как не в чём ни бывало, хлопает Сауля по плечу и, прежде, чем влиться в общее ликование, уверенно напоминает:
«Не переставай мечтать».
Сауль пытается похлопать растерянно глазами, но всё его тело — в жесточайшем нокауте.
Следующие дни проходят без подобных... происшествий. Целыми днями команда тренируется в поте лица. Симеоне и строгий взгляд Ортеги «ласково» обещают спустить три шкуры с того, кто вздумает работать без усердия или, наоборот, с излишним рвением. Накануне важнейших матчей травмы никому не нужны.
Сауль умудряется выполнять все упражнения правильно, а, главное, - не спускать с Торреса глаз. Фернандо ничем себя не выдаёт. По нему не скажешь, помнит ли он тот поцелуй или нет, - он ведёт себя привычно. Позволяет Саулю вертеться рядом, касаться, развлекать себя, уходить вместе с тренировок, но не более того... Пару раз Сауль делает порывистое, откровенное движение навстречу, намекающее на ласку, но Фернандо мягко его останавливает, ловко переводя всё в шутку. Не всё же коту масленица, успокаивает себя Сауль и не спешит разочаровываться.
В ответном матче с Баварией забивает Антуан, и этого гола, против двух баварских, хватает, чтобы пройти в финал Лиги Чемпионов. Команда снова ликует. Сначала, оккупировав Альянц Арену, а дальше — в раздевалке. Гризманн — главная звезда вечера, танцует в одних трусах под французский рэп, фотографируется со всеми на телефон, звонит Эрике и поёт колыбельную дочке. Сорванным голосом. Чуть хрипло, чуть не плача.
Сауль сидит рядом с Торресом, улыбается и старается словить каждый его взгляд, даже не ему предназначенный. Он успел снять мокрую футболку, шорты и нацепить спортивные брюки, на всякий случай положив в карман упаковку освежающих пластинок. Фернандо пока в форме, от него пахнет победой и незабитым пенальти: сладко-горький запах, запах, который смывается душем, временем и горячим чаем.
«Хочешь горячего чаю?» - спрашивает Сауль. - «Я налью».
Фернандо кивает и поднимается вслед за Саулем.
В самом углу раздевалки, за небольшим выступом, для команды оборудован стол со всем необходимым: чай, кофе, печенья, энергетические батончики.
Сауль наливает Торресу чай. Его руки слегка, почти незаметно дрожат. Фернандо следит за каждым его движением и скользит странным взглядом по его голому торсу.
Горячий напиток дымится, и Сауль передаёт его в руки Фернандо. Тот забирает чашку из чужих рук и, глядя поверх керамического края в глаза Саулю, делает первый осторожной глоток. Потом медленно возвращает чашку на стол, тянет руку вперед, к голой груди Сауля и проводит большим пальцем по красной, боевой полосе, спускающейся от ключицы вниз. Дойдя до самого конца, подушечка опускается на сосок, и Сауль чуть не давится слюной. И так не вовремя начинает кашлять.
«Ш-ш-ш», - шепчет Торрес, обнимает его ладонью за шею и притягивает к себе, свободной рукой слегка хлопая по спине.
Сауль утыкается лбом Торресу в плечо и лезет в карман за пластинками. Сквозь тонкую ткань спортивных штанов ощущается собственная, нарастающая эрекция.
Когда кашель заканчивается, Фернандо отпускает Сауля и видит, как тот вылупляет одну из пластинок.
Его взгляд неожиданно меняется, становясь серьезным. Он забирает из чужих пальцев голубую пластинку, подносит к лицу и нюхает.
«Что это?»
«Освежающие пластинки», - со всей наивностью отвечает Сауль, не понимая, что тут странного.
«Они случайно не от астмы?» - спрашивает Фернандо, и в его голосе звучит доселе невиданная обеспокоенность. Даже какая-то незнакомая Саулю взволнованность.
«Нет, у меня нет астмы», - просто улыбается Сауль. - «А у тебя?»
Надо же как-то разбавить неуютное недоразумение.
«И у меня нет», - облегченно вздыхает Торрес.
«А у кого есть?» - хочет спросить Сауль, но не успевает.
Не успевает, потому что Фернандо протягивает ему его же пластинку, зажатую между пальцев, и тихо говорит:
«Возьми».
Сауль послушно размыкает губы, и Торрес кладёт ему пластинку в рот. Не просто бросает, а именно кладет, касаясь пальцами языка и зубов. И всё это время их взгляды не расстаются.
Фернандо облизывает кончики пальцев.
«Мятная?»
И прежде, чем Сауль успевает утвердительно кивнуть, он снова кладёт ладонь ему на шею, притягивая к себе, и впивается в его рот своим.
На этот раз всё серьёзно. Всё по-настоящему. Сначала Торрес изучает губы Сауля одними лишь губами. Делает это нежно и ласково, мягко прихватывая то нижнюю, то верхнюю по очереди. Изнанка его губ горячая и влажная, и Саулю хочется дальше, глубже. Он нетерпеливо открывает рот, и язык Фернандо ловко скользит внутрь, в мятно-вязкое нутро. Сауль слегка стонет, поскуливает и выталкивает всё ещё живую пластинку навстречу языку Торреса, и тот ловко поддевает её и забирает себе. Теперь мятная конфетка у него во рту. Фернандо убирает язык, запирается и улыбается. Его глаза горят хитрым возбуждением, а губы Сауля горят от мяты и ласки. Он снова тянется к губам Торреса и шепчет:
«Моё».
«Возьми, раз твоё», - дразнится Торрес и приоткрывает губы. Заметно схуднувшая пластинка зажата у него между зубов.
Сауль набрасывается на рот Фернандо, обнимая того за шею вспотевшими ладонями, прижимается голой грудью к мягкой, влажной ткани его футболки, и сразу, настырно проталкивает язык в чужой, такой податливый сейчас рот.
Они целуются страстно и голодно, уступая друг другу по очереди, лижутся. Сауль нетерпеливо мычит в чужой рот и со всем отчаянием думает, что он, пиздец, втюренный в этого человека... А пластинка всё тает и тает, пока не исчезает полностью, оставляя после себя прохладный, терпкий вкус.
В самом конце, когда член Сауля уже бессовестно тычется в бедро Торреса через тонкий материал, Фернандо шепчет обезумевшим, жадным шёпотом в чужие губы:
«Почему мы ещё не переспали, Сауль Ньигес?»
И Саулю ничего не остаётся, как обессиленно рассмеяться.
«ПОЧЕМУ ТЫ ЕЩЕ ДРЫХНЕШЬ, САУЛЬ НЬИГЕС?» - долетают до него громкие слова его подружки и подушка, которая безжалостно врезается в левое ухо.
Сауль резко разлепляет глаза. Он в своём доме, в своей спальне и, самое главное, со своими собаками, которые взгромоздились на его голую грудь всеми своими восемью лапами и беспрестанно лижут его нос, уши, щёки, губы...
И тихонько поскуливают.
3. Травма: напишу, как один из персонажей переживает какую-то травму.
4. Убийство: напишу, как один из персонажей убивает другого. *занятно paulina-m*
Не дом. Рамос/ТорресЭто не совсем их… дом. Они избегают его так называть. Чтобы не смущаться. Чтобы не запутаться. Чтобы не привыкнуть. Это уютная квартирка на последнем этаже двадцатиэтажки из красного кирпича, прямо под мадридскими облаками. Серхио купил её в 2006, через год после того, как он перешел в Реал Мадрид и через месяц после того, как они с Торресом стали любовниками.
Поначалу эта была обыкновенная трехкомнатная коробка с жёлтыми крашеными стенами, темно-коричневыми паркетными полами, чистенькой ванной и белоснежным унитазом – ничего выдающегося, такими квартирами завалено пол-Испании. Но это было до Фернандо. После того, как они впервые провели тут ночь, занимаясь любовью на надувном, купленном в ближайшем супермаркете матрасе, квартира словно преобразилась.
Ранним утром, когда Серхио уже не спал, а, подперев рукой голову, рассматривал спящего Торреса, всё вокруг ему казалось идеальным: немытые стёкла, щели между паркетными досками, убогие светильники на потолке, неровные косяки, отросшие темные корни волос Фернандо, задроченный им же самим прыщ на подбородке и даже слюна, которую Торрес пускал во сне… Центральной фигурой в во всей этой сомнительной композиции был, как обычно, Фернандо и его манящая привлекательность, а поэтому...
Всё. Было. Идеально.
Постепенно они тут обживались. Не специально, конечно, но иначе было нельзя. Нужно было где-то хранить лишнюю пару носков, бельё, несколько маек и рубашек, этим двум молодым лбам нужно было есть и пить. Поэтому Торрес купил комод и шторку для ванной, которой очень гордился. На ней водили хороводы лягушки, и Рамос ржал и целовал Фернандо в веснушчатый нос. Ржал и целовал. Серхио купил банку чая, кофемашину, кучу лёгких снейков и несколько плиток шоколада, потому что Торрес обожает шоколад.
Надувной матрас обзавёлся парой подушек, одеялами и простыней. Никто из них не заговаривал о полноценной кровати, потому что это было бы чем-то слишком… статичным, чересчур серьёзным, страшно большим, как корабль. Корабль, который, как интуитивно догадывался каждый из них, мог их потопить. Надувной матрас их удовлетворял более чем. Особенно, когда Фернандо, изо всех сил смущаясь, но, никогда не отказываясь, вставал на четвереньки, прогибаясь в пояснице, и Серхио брал его сзади.
Ещё были книжки Торреса, диски Серхио, телевизор и, святая святых, игровая приставка. На подоконниках стояло несколько бутылок белого рома и красного севильского. Можно было завести цветы, как делают многие нормальные... пары, но в том-то и дело, что они никогда не были нормальной парой, чтобы заводить цветы, сколько бы дубликатов ключей не лежало в их карманах.
Они пили крайне редко и только по особым случаям: крестины, именины, дни рождения, успехи сборной, первый анальный оргазм... Торресу хватало совсем немного, чтобы опьянеть, не больше десяти капель, честное слово! Рамос клялся, что купит пипетку и будет отмерять ровно десять капель ему в рот, как котенку. Самому же Серхио хватало и того меньше, чтобы почувствовать себя окрылённо-пьяным: чужого звонкого смеха, ночного запаха из раскрытого окна, обманчивого ощущения свободы и смешного трюка Фернандо. Это его секрет, его маленькая тайна, о которой знает (по крайней мере, знал) только Рамос. Торрес — один из тех людей на планете, которые умеют доставать языком до кончика носа, и только за один этот фокус, как полагал Серхио, его можно было любить до бесконечности.
А иногда Рамос пил один одинёшенек и пил очень горько. Это случалось в те дни, когда Фернандо отменял свидания и не приходил, предпочитая провести время со своей настоящей парой в... настоящем доме. У самого Рамоса долгое время не было никаких обязательств, он всегда был вольной птицей, а Торрес же как будто появился на этот свет, чтобы нести обязательства: перед командой, перед болельщиками, перед семьёй, перед самим собой и, конечно, перед этой... вшивой ведьмой Олальей. «Вшивая ведьма» обычно являлась посередине красного севильского, и Рамос морщился, со слезами на глазах укоряя себя за грубость к вполне милой девушке.
Никто не виноват, а прежде всего Олалья, что называть вещи своими именами так больно.
А потом Торреса купил Ливерпуль. Накануне отъезда они провели ночь вместе, а на утро Фернандо с виноватым и глубоко несчастным видом протянул Серхио свой комплект ключей. Это могло бы стать их грустным и не менее красивым концом, если бы Рамос не округлил глаза и не спросил:
«Что, по-твоему, ты делаешь?»
«Возвращаю тебе ключи от квартиры». - Сказал рассудительный Торрес.
«Нет, Нандо», - замотал головой Серхио. - «Ты мне цинично возвращаешь ключи от моего сердца».
Настала очередь Торреса округлять глаза.
«Запомни, ничего не изменилось между нами и никогда не изменится. А своё сердце, отданное безвозмездно, я обратно не приму. К тому же оно потрёпанное и явно пользованное, поэтому извини...», - Серхио вызывающе улыбнулся.
«Или, может быть», - продолжил он. - «Ты хочешь вернуть мне все наши ночи? Тоже не пойдет», - деловито прицокнул он. - «Они все в пятнах...»
«В пятнах?» - удивился Фернандо, не поспевая за мыслями любовника.
«Ага», - кивнул Рамос. Он обнял Торреса за шею жёсткой, настойчивой ладонью, резко притянул к себе и прошептал: - «Как простыни. Все в пятнах спермы, милый».
Фернандо выкрутился из рук и покраснел. На его губах уже зацветала довольная, привычная улыбка.
«Или мой покой?» - поинтересовался Рамос. - «Мой девственный покой, который после встречи с тобой изменился до неузнаваемости? У моего покоя теперь три седых волоса!» - возмутился Серхио.
Торрес тихо хохотнул.
«Ты что считал?»
«Не мог удержаться».
«Поэтому», - он протянул руку и уверенно загнул ладонь Фернандо обратно в кулак. - «Я не приму никакие сраные ключи. Это не наш дом, да, но это всегда будет нашим местом, когда тебе захочется краткого забвения и... искусного минета».
«Ты можешь быть серьёзным, Сесе?» - засмущался Торрес, опуская голову и пряча взгляд.
«Ты даже не представляешь, насколько я серьёзен сейчас». - Тихим, низким голосом признался Рамос.
Фернандо молча согласился со всеми красочными доводами, вздохнул, убрал ключи в карман и направился к двери. А у самого порога обернулся и, глядя на Серхио чуть ли не с мольбой, попросил:
«Только никого не води сюда, пожалуйста».
Видимо, именно это и волновало его всё последнее время. Что он уедет в свой Ливерпуль, а его дорогой Чехо пойдет в разнос, ища своего забвения. Умные книжки, разбросанные по паркету, самый молодой капитан Атлетико в истории, школы, институты, талантище, невыносимая красота, а на деле — неуверенность перед будущим, неуверенность перед прошлым. Серхио подскочил к нему и обнял от всего своего горячего севильского влюбленного сердца. Сжимая в объятиях и кусая до боли губы.
«Я тоже люблю тебя, Нандо. И всегда буду».
Полетели рутинные скучные месяцы, разбавленные победами обоих и телефонными звонками. Они регулярно встречались в сборной и весело проводили время. Иногда Серхио заезжал в квартиру, чтобы забрать счета и предаться воспоминаниям. Время от времени ему эту было нужно. Он тихо бродил по комнатам, съедал шоколадку, рассеяно проводил пальцами по пыльным поверхностям... Говорят, что пыль на девяносто процентов – это мельчайшие частички человеческой кожи, а значит, то, что оседало на кончиках пальцев Серхио, принадлежало и Фернандо. Хоть в таком, призрачно-обманчивом виде, Торрес всё ещё присутствовал в их… не доме.
А потом грянул Лондон и Челси, и однажды, после короткого сообщения, Фернандо возник на пороге квартиры, открыв дверь своим ключом. В Мадриде было уже довольно тепло, но Торрес выглядел почти закуковавшим, а его коротко стриженые волосы пахли английской сыростью. Рамос обнял его крепко-крепко, поцеловал и поспешил набрать ему горячую ванну, ничего не спрашивая. Он всё знал и без него.
Фернандо сидел в тёплой воде, обняв колени руками, и бессмысленно смотрел перед собой. В стену. Он мог бы продырявить её своим угрюмым, тяжёлым взглядом, если бы Серхио его не отвлёк, любовно взъерошив его короткий, упрямый ёжик.
«Залезай ко мне», - просто попросил Торрес, вскинув печальный взгляд.
«Нандо», - мягко улыбнулся Рамос. – «Тут мало места. Это тебе не джакузи».
«Залезай ко мне», - снова повторил Фернандо тем же пресным голосом.
Серхио послушался. Он разделся и кое-как уселся в ванну. Их коленки упёрлись друг в друга, вода почти остыла, стремительно отдав всё своё тепло Торресу. Они сидели и смотрели друг на друга. Долго и понимающе. Потом Рамосу вздумалось целоваться, потому что он не пробовал этих губ уже очень давно. Они расплескали воду по полу, возясь в объятиях друг друга, сорвали занавеску с лягушками, и Фернандо наконец-то рассмеялся. Хоть и не полным, свободным смехом, но всё уже было не так страшно, как два часа назад.
Они занимались любовью тягуче и медленно. Серхио входил плавно и осторожно, будто боясь что-то поломать в Торресе. Кроме того, что и так было уже поломано. Гладил его вспотевшие виски, целовал лицо. Фернандо отдавался со всей честностью и преданностью, которые никуда не делись с 2006. Но было что-то еще, в его глубоких вздохах и движениях, опасное, неприятное. Какая-то неизречённая, невыстонная мука… Это что-то не касалось Серхио, а касалось самого Торреса, но Рамос не привык ставить различий.
Ночью Серхио проснулся от того, что вторая половина надувного матраса была пустой и лёгкой. Торрес стоял на балконе, опираясь на перила, и вглядывался в ночной, блестящий город.
Рамос подкрался к нему, обнял сзади и поцеловал в шею.
«Что ты тут делаешь?»
«Не бойся», - тихо сказал Фернандо. – «Прыгать не собираюсь».
«Хорошо», - прошептал ему в короткие волосы Серхио. – «А то мне пришлось бы с тобой».
Торрес молча, благодарно подался назад в его объятия.
«Не расстраивайся. Всё будет хорошо, Нандо», - сказал Рамос.
«Это твой совет?» - улыбнулся Торрес.
«Нет, это цыганское пророчество», - улыбнулся в ответ Серхио.
Пророчество не сработало с Миланом, зато сработало позже, когда Фернандо вернулся в Мадрид. Сработало так, что у половины рты пооткрывались, а у половины – захлопнулись. Торрес начал забивать. Забивать Реалу, забивать Барселоне. Играть так, как всегда умел. Серхио казалось, что он ждал этого больше самого Торреса. И успехов Торреса на поле он ждал даже больше, чем их совместных ночей в их застоявшейся в своём одиночестве квартире. Но квартира всё ещё была, никуда не делась, и ключи всё ещё были у обоих…
Теперь они встречаются гораздо реже. Рамос тоже обзавёлся определёнными обязательствами, от которых бегал долго и упорно. Шутка ли, дважды отец и капитан лучшего клуба. И ничего, что Фернандо вредно морщится от последнего утверждения, это ничего не меняет, Серхио получил от жизни почти всё. Он научился смиряться, научился любить без мучительно-глупого надрыва и боли.
А когда Торрес лежит у него на плече после занятий любовью, Рамос позволяет себе наивную мысль, что от жизни он получил всё. Только вот…
«Мне страшно, Серхио», - тихим, серьёзным голосом признаётся Фернандо.
«Знаю», - гладит его по привычным, светлым волосам Рамос.
«Ты даже не представляешь, как это для меня важно…»
«Знаю», - спокойно продолжает Рамос, прикрывая тяжёлые веки.
«Поэтому…», - начинает и осекается Торрес.
«Что?» - спрашивает Серхио.
«Поэтому на Сан-Сиро я прошу тебя играть, как ты умеешь, как ты любишь».
«Это что ещё значит?» - удивляется Рамос.
«Не подставляйся мне».
«Ха-ха!» - чуть натужно смеётся Серхио. – «Нандо, тебе я готов подставляться только в постели и нигде больше».
«Я тебя знаю, ты способен на такое».
«Способен на что? На то, чтобы подвести свой клуб, своих фанатов?»
«Способен чуть-чуть схитрить… ради меня».
«А я знаю тебя. Ты и без моей хитрости сыграешь отменно», - небрежно подтягивается Серхио. Голова Фернандо соскальзывает на его собственную подушку. Торрес еще несколько секунд буравит Рамоса проницательным, нравоучительным взглядом и вздыхает. На улице самая тихая ночь на его памяти: ни сирен, ни лая собак, ни хора цикад – всё как будто притаилось и подслушивает, до чего они договорятся.
«А знаешь, когда мне было страшнее всего?» - меняет тему Серхио, переворачиваясь на бок и по-детски складывая ладони под головой.
«Когда?» - спрашивает Фернандо.
«Помнишь игру на Кальдероне, когда ты так бездарно нырнул, изображая вселенскую боль?»
Торрес хмыкает и поправляет:
«Когда ты бездарно сфолил на мне, съездив по ногам».
«Ты до конца жизни намерен стоять на своём, упрямый», - восхищается Рамос.
«И это тебя так напугало?»
«Не это», - мотает головой Серхио. – «После свистка судьи ты так посмотрел на меня, чуть не спалил глазами, крикнул что-то ругательное, а после матча, как бы я не искал твоего взгляда, ты его избегал. Мы так и разъехались, не поговорив и не взглянув друг другу в глаза. А на вечер у нас были планы. Мы собирались встретиться тут и устроить ночь любви».
Фернандо тихо фыркает.
«Я заехал на базу», - продолжает Рамос. – «Выслушал все нравоучения тренера и помчался на квартиру. Лил жуткий ливень. Машины застряли в километровых пробках. Я доехал до проспекта и понял, что теряю время. Ничего не двигалось, а дождь всё лил и лил, как бешеный. Я бросил машину у обочины и пошёл пешком».
«Это же километров пять», - поражается Торрес.
«Семь. И вообще-то я не пошёл, а побежал…У меня на ногах дурацкие сандалии, а за спиной – рюкзак, с волос течёт…»
«И что дальше?» - заворожено слушает Фернандо.
«В какой-то момент мне всё это надоело, я увидел у магазина старенький велосипед и…украл его».
«Ты украл велосипед?» - медленно переспрашивает Торрес, давя смех, а его глаза заметно расширяются даже в темноте.
«А что мне было делать, Нандо? Я так боялся, что тебе здесь не будет. Я так боялся и не мог ждать. К тому же я не просто его украл, а выгреб из кармана все деньги, какие были, и положил их под камень вместо велосипеда».
«Ты просто гений», - улыбается Торрес.
«Ну вот я ехал, крутил эти заржавевшие педали и молился, чтобы ты оказался в квартире, чтобы наша перепалка на поле не вышла мне боком».
«Сколько же ты ехал?» - уточняет Фернандо с тихой нежностью.
«Не знаю… На этой колымаге вышло минут пятнадцать, двадцать… И вот я подъезжаю к дому, бросаю взгляд на последний этаж и вижу свет…»
«Я ждал тебя», - говорит Торрес. – «И готовил…»
«Спагетти. Помню», - улыбается Рамос.
«С сыром. Они подгорели, потому что тебя долго не было, и я волновался, что ты вообще не придёшь», - признаётся в свою очередь Фернандо.
«Вот тогда мне было страшнее всего, Нандо», - вздыхает Серхио. – «Не увидеть свет в окне, не найти тебя… дома».
Они молчат и смотрят друг на друга как в первый раз. Любопытно-пропаще. А на далёком горизонте занимается заря, окрашивая их… не дом в первую полосу несмелого, чуть розоватого света.
6. Праздник: напишу, как персонажи вместе встречают праздник.
7. Розыгрыш: напишу, как персонажи разыгрывают друг друга.
8. Шрамы: напишу, как один персонаж трогает шрамы другого.
9. Рисование: напишу, как один персонаж рисует другого.
10. Тепло: напишу, как согреваются персонажи. *занято неизвестным юзером*
11. Утешение: напишу, как один персонаж комфортит другого.
12. Выпивка: напишу, как персонажи вместе пьют.
13. Игра: напишу, как персонажи во что-то играют.
Туман
Юрай Куцка/Андреа Поли
Он никогда не хватал звёзд с неба. Это набившее оскомину клише, но его жизнь, в принципе, и была одним сплошным клише. По крайней мере, по футбольным меркам. Его карьера никогда не грозилась превратиться в сказку. Будучи подростком и выступая за свой первый клуб, он не просыпался посреди ночи в липких трусах из-за того, что ему пригрезилась сияющая золотая бутса или отполированный золотой мяч, - в мечтатели он записал бы себя в последнюю очередь. У него на родине не принято строить воздушные замки, там предпочитают работать по-настоящему, до седьмого пота. Как говорится, что посеешь, то и пожнешь. Транспарант с этим лозунгом мог бы спокойно болтаться где-нибудь при въезде в Словакию, а сразу за ним, по обе стороны от дороги, - раскинувшиеся аккуратно возделанные, сельскохозяйственные угодья. Иногда Юрай скучал по тамошнему запаху зреющей пшеницы и пыльному аромату буйных придорожных цветов. Всё это вместе делало его счастливым. Тогда.
Италия другая. Она чарует с первого вздоха. И простота Юрая, его незамысловатость пришлись итальянцам по вкусу. Итальянцы считают себя чем-то уникальным, лучшим, что когда-либо ходило по этой земле, и чтобы благополучно тут прижиться, ты должен быть готовым впитать их стиль, а не делиться собственным. Итальянцев не интересует твой вкус, который ты притащил с собой из родных мест, он всё равно никого не впечатлит, может быть, только позабавит. По здешнему мнению, есть только два вкуса: плохой и итальянский, поэтому если хочешь, чтобы тебя хоть немного приняли за своего, ты должен быть вечно… голоден. Голоден, чтобы объедаться и не забывать хвалить их еду. Голоден, чтобы любить их шмотки и не лениться покупать десятый по счёту галстук в горошек. Голоден, чтобы впитывать в себя итальянские манеры и привычки и не тяготиться ими. Голоден, чтобы не уставать наслаждаться бесчисленными местными красотами. И в то же время, ты должен быть довольно умным, чтобы хитрые итальянцы не разглядели в тебе ненужного подобострастия и глупого подхалимства, потому что тебе никогда не стать итальянцем настолько, чтобы искусно выдавать фальшивку за чистую монету.
Юрай не задумывался над всеми этими мелочами, отправляясь в Италию, он просто готов был… пахать. Как привыкли пахать все его предки. И он пахал. Сначала в Дженоа, а потом в Милане, куда попал транзитом через Интер. Главный клуб Италии купил его за скромную трёшку, но сам Юрай готов был грызть зубами землю, готов был вспахать легендарный Сан-Сиро, как если бы стоил миллионов тридцать, не меньше. Он сразу понял, что Милан это пик его карьеры, потому что такие простые парни, как он, всегда знают, когда на крючок попалась крупная рыба.
В клубе его приняли хорошо. Он не был претенциозной звездой, но и ноунеймом не был тоже: он мог претендовать на золотую середину. Он удачно вписался в схему тренера, который сам был родом с балканских земель, и когда на тренировках Михайлович шутил, обзывая некоторых увальнями и мешками с картошкой, смеялся лишь он сам и Юрай Куцка, который хорошо был знаком с подобным юмором.
С первых игр Юрай со всем усердием впрягался в игру, тащил атаки, трудился от чистого сердца и сразу приглянулся фанатам клуба. У него стали просить автографы, игроки стали приглашать в чисто итальянские компании и водить по суперсекретным только-для-своих местечкам.
В Милане Юраю было хорошо. И не последнюю роль в этом играл Андреа Поли.
Для Куцки Андреа был квинтэссенцией всего итальянского, всего самого красивого. Красота парня бросалась в глаза с первых секунд, но не казалась вычурной или капризной. В ней была та изысканность, та небрежность, которая отличает типичных итальянцев. У Поли была, что называется, вкусная красота. Даже на вид она не была пресной, будто пластиковой, как у некоторых красавиц и красавцев, а Куцка в свое время пробовал и тех, и других, и не была приторной, - она была в меру, живой, аппетитной. По итальянским меркам Юраю это сравнение казалось очень удачным, оно отражало всю суть Андреа Поли. Да, Поли вызывал в нём аппетит. Здоровый сексуальный аппетит.
Сам Андреа поначалу не выказывал особых знаков внимания Юраю, держался с ним ровно и вежливо, как со всеми остальными неблизкими игроками. И привыкший не хватать звёзд с неба, Куцка не особо расстроился, сразу же приучив себя к мысли, что Поли ему, скорее всего, не видать, как собственных проколотых ушей.
Хватит с него и Милана, лучшего из того, что случалось с Юраем за всю его сознательную жизнь.
Но человек предполагает, а… Романьоли располагает. Это активный парень сразу сдружился с Куцкой, найдя с ним массу общих интересов: тусовки, татуировки, баскетбол, разноцветные шнурки и жуткий адреналиновый голод. Они оба играли в схожей манере: разрушая, - созидать, но, главное, чем заразил его Алессио, это поиск свободы, свободы в желаниях и в поступках. Молодой, озорной Алессио не боялся рамок, не видел причин, чтобы не попробовать, если очень хочется. Если ты защитник, это совсем не значит, что ты не должен стремиться забивать. Если ты, футболист, это совсем не значит, что в один прекрасный день ты не можешь запрыгнуть на свой спортивный байк и укатить из города, куда глаза глядят. И если ты не итальянец и не безупречен, как некоторые, это, уж тем более, не означает, что в один прекрасный день, тебе не улыбнётся удача, и ты не проснешься в постели рядом с тем, о ком думаешь непозволительно часто.
Романьоли сделал Куцку своим. Своим, то есть близким к другим итальянцам. То есть, к Андреа Поли.
Андреа хоть и был осторожным парнем, но Алессио доверял. Видимо, тоже очарованный его задором и пылкостью. И при любой возможности Куцка пока еще не нагло, но уже смело, крутился рядом с Андреа. Он не был навязчивым, но и чересчур скромным не был. Он просто был парнем, который хотел другого парня, которому бы мог сделать очень приятно, если бы только тот ему позволил. Он всегда умел распоряжаться своей нежностью и силой в постели, как надо, умел быть неутомимым любовником и заставлять своего партнера испытывать оргазм за оргазмом, пока, наконец, обессилев, они не проваливались в сон. Юрай обычно прижимался к чужому горячему телу вплотную и клал голову на чужое плечо, и никакая сила в мире, никакие доводы не могли его лишить этого трогательного, щемящего удовольствия. При мысли о том, как пахли бы кудри Андреа после их долгого секса, как пахла бы его шея и стучало сердце, отдавая в ладонь Юрая, лежащую у него на груди, Куцка привычно глотал вязкую слюну и начинал вести себя совсем как ребенок. То есть малость дурно и неадекватно. Тискаться и задираться.
Он не обижался, если в какой-то особенно неудачный день Андреа вёл себя с ним холодно и чуждо. У Поли случались такие дни, когда он погружался в свои мысли о чём-то или о ком-то далёком. Тогда он становился рассеянным, но по-прежнему, очень красивым, и Юрай сходу прощал ему всё, не копя обиду. Он привык использовать то, что есть, и не заморачиваться о том, что его не касается.
В иные дни Андреа высокомерно дразнил всех подряд и его, в частности, специально говоря на непонятном диалекте. И Куцка со своим неплохим итальянским отчаянно искал взглядом Хонду, чтобы тот срочно научил его делать харакири. «Не понимаю, что?» - округлял глаза Юрай. Поли вздыхал и с наигранным сочувствием повторял всё то же самое, но медленнее. Что-то про фланги и дриблинг. «Это не слова, а какие-то сраные колючки, у тебя на языке», - фыркал он в сторону Андреа. «Колючки?» - уже нормальным, человеческим итальянским переспрашивал Поли. «Да, репей», - кривился Куцка. - «Который вот так пристанет к волосам — не выдергаешь!» - и он хватал Андреа за шею, очень деликатно хватал, и свободной рукой взъерошивал его кудрявые, густые волосы, которые иногда пахли (не может быть!) зреющей пшеницей.
Однажды Андреа на бегу признался Юраю: «Мне нравится твоё сальто». Имея в виду то сальто, которое Куцка делает в сборной и делал в Дженоа. И пока Юрай прикидывал на сколько его оштрафует Милан, изобрази он со своей недавней травмой подобный трюк на Сан-Сиро, Андреа спросил: «А что нравится тебе в Милане?» В его голосе не было интима, не было приглашения, и во взгляде, когда Юрай взглянул пытливо в его сторону, тоже не было ничего двузначного, поэтому он озвучил первое, что пришло ему в голову и что было правдой от начала и до конца. «Мне нравится туман». Андреа даже остановился от любопытства. Юраю понравилось, что он смог удивить парня. «В Милане самый красивый туман», - задумчиво произнес он, вглядываясь в горизонт. «Особенно в апреле», - подтвердил Поли и мягко, понимающе улыбнулся. - «Поздравляю, у тебя развивается настоящий итальянский вкус». Добавил он и побежал снова.
А иногда Андреа невыносим. Как сегодня. Смеётся, щурится на солнце, машет руками, шутит со всеми подряд, иронизирует. Привлекает к себе взгляды всех собравшихся. Большинство просто улыбается и смотрит слегка отсутствующим взглядом сиесты, зато Юрай смотрит и слушает за всех. Внимательно и заинтересованно, как будто он — главный зритель, как будто представление разыграно для него. Смотрит с жадным, немного скованным восхищением, и Андреа продолжает. Как нарочно. Крутится совсем рядом, подхватывает чью-то удачную шутку и мягко толкает Куцку в плечо. Невзначай. Как своего. Азарт передается по тёплому, весеннему воздуху и электризует все нервные окончания. Юрай счастливо подхватывает эту весёлую толкотню, обнимает Поли за плечи, слегка забрасывает ногу тому на бедро, изображая какой-то приём-захват, который особенно хорошо работает, когда оба голые и в постели, и сам не зная с чего шепчет ласковой скороговоркой ему на ухо: «Chcete, aby som, krаsne?»* Поли делает шаг в сторону, уходит от объятий, а Куцка его и не удерживает, пребывая от своей откровенности в приличном шоке. Радует, что итальянцы кроме своего языка и его непостижимых диалектов, других языков не знают, тем более, словацкий язык. Андреа трясет шевелюрой, активно жестикулирует и широко улыбается: «Что это было сейчас? Заклинание? Или ты меня оскорбил на своем языке, обозвал как-то неприлично? А еще что-то говорил про мой колючий, репейный диалект». Он веселится, как ненормальный, и снова пихается, уже обеими руками. Юрай улыбается ласково и плывёт от собственной смелости и дурости. Но Поли быстро всё забывает, не придавая особого значения какой-то иносказательной абракадабре, снова подходит ближе и уже сам прижимается к Куцке как к близкому знакомому, заглядывая в глаза мимоходом. И Юрай, всегда такой приземлённый, конкретный, вдруг впервые в жизни возводит прямо тут, в Миланелло, неприлично большой воздушный замок. Потому что в глазах Андреа, на ресницах которого дрожит солнечный свет, в его открытой улыбке ему чудится пока смутное, но уже обрисованное по контуру "si".
*Chcete, aby som, krаsne? - словацк. "Хочешь меня, красивый?"
15. Смерть: напишу, как один персонаж оплакивает другого.
16. Ненависть: напишу, как персонажи ненавидят друг друга.
17. Соблазнение: напишу о том, как один персонаж пытается соблазнить другого. *занято неизвестным юзером*
18. Измена: напишу, как один персонаж отреагирует на измену другого. *занятно Chedi D.*
19. Песня: напишу, как персонажи вместе поют или играют на музыкальных инструментах.
20. Ребёнок: напишу, как персонажи вместе растят ребёнка.
21. Стихи: напишу, как один персонаж читает другому стихи.
22. Безумие: напишу об одном персонаже, как о пациенте психлечебницы, а о другом - как о докторе.
23. Пробуждение: опишу первое совместное утро персонажей. *занято paulina-m*
24. Свидание: опишу свидание персонажей.
Перевранная советская классика)))) Практически плагиат))) Но я не в каноне, мне можно хулиганить))))
Барри валялся на диване и смотрел какую-то черно-белую голливудскую классику. Спокойная монохромная картинка, без ярких вспышек, размеренное действие, без жутких – сорвиголова - погонь и драк, умиротворяющие диалоги и… классическая любовь. И чего ему было не оторваться от экрана и не пойти помочь Айрис, которая возилась возле дома, высаживая в палисаднике садовых гномов? Совестливый Барри даже согнул худые ноги в растянутых спортивных штанах, чтобы сползти с дивана, на котором так хорошо, так беззаботно, так по-философски лежалось, но сдюжил лишь почесать острую коленку, потому что его внезапно посетила мысль.
То ли это вечерний запах из окна, то ли относительно спокойный день в Централ-Сити, то ли романтическая комедия, то ли эти чёртовы садовые гномы, но Барри взял со столика телефон и быстренько зашёл в WhatsAPP. Пролистав контакт лист почти до конца, он нашёл нужное имя (навеки спасибо Циско!) и вздохнул, обдумывая план. С ним всегда нужен план. По крайне мере, первая фраза. Чтобы заинтриговать. Правда, потом весь твой план провалится с треском, а твоя первая, хоть трижды гениальная фраза, будет использована против тебя, парень был к этому готов и был уверен, это возбуждает обоих. Лену важно всегда быть сверху, раз за разом оттачивая свое превосходство на Барри. А Барри… А что Барри? Барри был слишком умён, чтобы извлекать из этого собственную выгоду. Да и Лену он был нужен не менее. Всё, что в нём было хорошего, принадлежало и Барри, в том числе. Это хорошее откликалось на Барри, как бы суровый Капитан Холод ни пытался доказать обратное.
И Барри придумал.
Он напечатал:
— Ты только представь себе: меня нет, ты главный злодей в городе. И даже поспорить, подраться не с кем..
И начал всматриваться в экран, не моргая. Сообщение было прочитано через три секунды. Потом прошло ещё пять.
От Снарта:
— А ты где?
Барри улыбнулся.
— А меня нет.
Наверное, Снарт сейчас где-нибудь в Святых и Грешниках. Есть, пьёт, ещё чего... Но Аллен чувствовал его нарочито небрежное любопытство через расстояние.
От Снарта:
— Так не бывает.
Последовал короткий, типичный ответ, отмашка. Барри буквально видел надменную полуулыбку и хитрый прищур светлых, проницательных глаз.
— Я тоже так думаю, — нащёлкал парень. — Но вдруг вот — меня совсем нет. Ты один. Ну что ты будешь делать?..
От Снарта, тут же:
— Переверну все вверх дном, и ты отыщешься! И надеру тебе задницу, как обычно! Ты что напился?
Барри довольно поёрзал той самой задницей.
— Нет, не напился. Нет меня, нигде нет!
Одна из тех вещей, что привлекали Аллена в Капитане Холоде, была его терпеливость. По крайне мере, с ним, с Барри. Терпеливость и внимательность к его персоне, даже если эта персона вездесуща, крушит твои планы и путает карты.
От Снарта:
— Тогда, тогда… тогда я достану свою пушку и выморожу весь Централ-Сити со всеми его жителями, — последовал спокойный, терпеливый ответ. — И закричу: «Ааааа-лееен», а ты услышишь и закричишь: «Снаааааарт, я убью тебя!».. . Вот.
Барри сглотнул, но продолжил в том же духе.
— Нет, — напечатал он решительно. — Меня ни капельки нет, понимаешь? Может я на атомы разлетелся, может меня убили...
От Снарта. Мгновенно:
- Кто?
Барри довольно:
- Мало ли кто. Но МЕНЯ НЕТ! Ни в одном из миров. Нет меня..
Капитан замолчал на целую минуту, и Аллен видел его красивое, серьезное, нахмуренно лицо будто перед собой. И наконец.
От Снарта:
— Что ты ко мне пристал, Скарлет? Не напился он... Если тебя нет, то и ничего другого нет. Понял? Отвали.
И он мигом вышел из сети, став неприступным, суровым, как обычно, Капитаном Холодом.
Барри ещё с минуту полюбовался на их переписку, отложил телефон, сцепил в замок руки и потянулся. На экране главные герои под занавес дозрели до настоящего поцелуя с классическим, модным в то время, словно рисованным наклоном головы. Парень мечтательно завис на их поцелуе, по инерции тоже чуть склоняя голову набок, будто фантазируя о чём.
А потом все-таки поднялся с дивана. Всё тело было напряжено, почти вибрировало, ладони зудели, требовали... заняться чем-нибудь полезным, активным.
Аллен крикнул в открытое окно:
- Айрис, как дела?
И поспешил на помощь, надев кроссовки.
Вечер хоть и выдался прикольным, но, говоря языком Леонарда Снарта, садовые гномы сами себя не посадят.
иллюстрации, которые всё объясняют
Барри Аллен. Добрый и умный.
Леонард Снарт *слева* Любит воровать
А это Колдфлэш навсегда
-
-
09.05.2016 в 21:06-
-
09.05.2016 в 21:38-
-
09.05.2016 в 21:58-
-
09.05.2016 в 23:26и не вздумай отказаться.. ты все про них знаешь
-
-
10.05.2016 в 11:01paulina-m, ок)) Ты как всегда))) Убийство
vera-nic, у тебя другие цифры на клаве сломались?
Так не люблю эти скайпы, аськи и иже с ними))
Но попробую))
Может быть ау, ведь может же?
-
-
10.05.2016 в 11:13-
-
11.05.2016 в 08:46пасиб, солнц
-
-
11.05.2016 в 13:39-
-
15.05.2016 в 07:01-
-
15.05.2016 в 08:37Я вот что-то и не припомню такого фика про них, чтобы тепло, нежно и уютно, без без мучительно-глупого надрыва и боли. . Вот именно то, что я ждала: тепло, покой, свет на грани флаффа!)
Как же я обожаю твой стиль, все эти милые мелочи, детали, которые делают текст таким зримым, выпуклым, его словно видишь. Эта милая занавеска с лягушками, надувной матрас, десять капель из пипетки, игровая приставка, фокус Фернандо, украденный велосипед (Серхио, зайка, денюжки оставил, ггг), пыль Фернандо, спагетти с сыром, можно перечислять бесконечно всё, что понравилось.
А какой у тебя тут Серхио! Такой заботливый, милый, с очаровательной маленькой пафосинкой, ну солнце же!
Спасибо тебе за такое шикарное воплощение моего хэдканона, о каком я и мечтать не могла!
И не могу не восхититься Фером из первого текста, участливая зараза такая с невинными, хлопающими глазками
читать дальше
-
-
15.05.2016 в 14:59-
-
15.05.2016 в 15:01-
-
15.05.2016 в 15:03Слушай, Ягодка, ты там писала, что тебе уже надоело, так ты уж больше мне не пиши, если не хочешь. Нафига себя насиловать? Я тебя уже и так готова на ручках носить
я иногда ною, да)) Но это бывает, когда я чувствую себя говном))) А потом вроде отпускает, я что-то придумываю и пишу))
А любой творческий процесс это мука) Может и есть те, кто пишет, кружась в вальсе
-
-
15.05.2016 в 15:06-
-
16.05.2016 в 23:22ты прелесть.. ааааа!!! спасибо!!!
-
-
16.05.2016 в 23:50-
-
17.05.2016 в 04:22И он мигом вышел из сети, став неприступным, суровым, как обычно, Капитаном Холодом
любимогонесносного бегуна?Спасибо. Очень зашло. Очаровательный драббл.
-
-
17.05.2016 в 11:13Chedi D.,